Полюшко-поле - [32]

Светало. На горе из мрака и зелени выступал чугунный Владимир. Над ним на большой высоте мелькал в тучках вражеский самолет-разведчик. Мажирин возвращался на свой командный пункт встревоженный. Где же штаб армии? Что там у Вагина? Свободна ли дорога на Борисполь? Если в этом городе и нет противника, то нам все равно придется с боями пробиваться на восток. Нарком не напрасно сказал: «Обстановка — слоеный пирог».

Резкий, мгновенно нарастающий свист прервал его мысли. На площади разорвался снаряд. Осколки, высекая искры, со скрежетом пронеслись по мостовой. Мажирин взглянул на Крещатик. Вдали посреди улицы чернел какой-то бугор. Над ним взметнулось пламя.

Иван рванул машину вправо, потом влево. Танковая пушка ударила снова. Бугай сделал несколько замысловатых поворотов и укрылся за домом.

— Молодец, ушел.

— Ну кто бы мог подумать, товарищ полковник? Прямо, в центре города… — Иван поправил съехавшую набок фуражку и помчался к Днепру.

Занималась заря. Она еще скупо освещала луга. Ее розоватый отсвет отражался только в дальних заливах. Днепр под горой был холодным и тусклым. За поворотом показались отходящие войска, потом колонны железнодорожников, заводских рабочих, портовиков, небольшие отряды матросов и толпы, толпы беженцев.

Куда идут эти люди с малышами на руках, с котомками и плетеными корзинами за плечами? Мажирин присматривался к ним. Они шли на восток целыми семьями, и никто даже не подозревал, что за Днепром надвинулась беда — враг сомкнул танковые клещи, и теперь всем защитникам Киева придется выходить из окружения, и у каждого человека сложится своя трудная судьба.

Покидая город, Мажирин и сам не хотел верить в эту страшную, внезапно нагрянувшую беду. Сейчас все его заботы сводились к главному — установить связь со штабом армии и выяснить оперативную обстановку.

За Дарницким мостом, на пустырях Корчеватого, послышалась перестрелка. Она вспыхнула, как хворост, облитый бензином, и сразу усилилась — перешла в бой.

Мажирин велел шоферу ехать быстрей. Регулировщики, издали заметив «эмку» комдива, давали ей зеленый свет.

Блеснул первый солнечный луч, когда «эмка», пролетев по Цепному мосту, свернула на песчаную дорогу и скрылась в лозах. Мажирин снова был на своем КП. Комиссар и начальник штаба поджидали его в блиндаже.

— Мы здесь тревожились, Федор. По улицам Киева вражеские танки разгуливают.

— Один из них «эмку» обстрелял. Но Иван Бугай не растерялся… — Комдив повесил на гвоздь фуражку и добавил: — Давайте, товарищи, подумаем, как нам быть… Слышите, немцы рвутся к мостам. — Он сел на лавку и рассказал о своей встрече с наркомом.

Мажирин был донским казаком-чоновцем и от отца — уроженца Березовской станицы — унаследовал выдержку и спокойствие воина. Комдив был молод, сероглаз и, как заправский казак, носил пышный чуб.

Напротив Мажирина за столиком попыхивал самокруткой комиссар дивизии Павел Коновалов. Его смуглое лицо было напряженным. Широкие черные брови сошлись у переносицы. Он о чем-то думал, положив на оперативную карту большие крепкие кулаки. В юности Коновалов работал молотобойцем на Балтийском заводе, и во всей дивизии не было человека, который смог бы помериться с ним силой — дальше толкнуть ядро, метнуть диск или ловко подбросить и поймать на лету двухпудовую гирю.

Рядом с Коноваловым сидел худощавый, быстрый, энергичный начальник штаба Руднев. Он командовал эскадроном в Первой Конной армии, и за отвагу ВЦИК наградил его орденом Красного Знамени. Руднев гордился этой наградой и носил орден по-буденновски — из-под эмали чуть виднелась кайма красного шелка и внизу красовался маленький бантик.

Начальник штаба пригладил ладонью непокорные рыжие вихры и сказал:

— Пока вы, товарищ комдив, находились в городе, наше положение значительно ухудшилось. Вагин вместе с моряками Пинской флотилии в тяжелых условиях отступает на Борисполь. Противник преследует его по пятам. Силы там, конечно, не равные, и фашистские танки могут вырваться вперед. Я попытался связаться со штабом армии и попросить подкрепление, но он уже на колесах.

— Командарм приказал зенитным батареям сняться с позиций. На рассвете они ушли. У нас осталось четыре орудия. Вот и все артиллерийское прикрытие, — вставил комиссар.

— На правом берегу Днепра наши заслоны вооружены только станковыми пулеметами — оказать серьезное сопротивление вражеским танкам они не смогут. Нам надо быть начеку: немцы — мастера пристраиваться к чужим колоннам. Вспомните Окуниновский мост на Днепре. Там гитлеровские танки появились вместе с нашими подводами и грузовиками. Все спуталось, перемешалось, пошла неразбериха, и подрывники не успели взорвать мост. — Начштаба прислушался к перестрелке. — Да… наседают.

— Признаться, я все время думаю о подрывниках майора Малявкина… Как они сработают? — снова вставил комиссар.

— Они не подвели нас на Припяти и Тетереве. Здесь тоже сработают. В железнодорожном батальоне надежные минеры. Сейчас мы должны побыстрей пропустить колонны, прекратить на мостах всякое движение и действовать по обстановке, — сказал Мажирин.

В десять часов утра регулировщики и часовые покинули все мосты. Был жаркий, безветренный сентябрьский день. Мажирин в бинокль осматривал днепровские кручи. В пожелтевших каштановых парках дозоры флажками подавали сигналы. Наши части с боями отходили к Днепру. Гитлеровцы приближались к мостам. Внизу, под кручами, река покачивала флотилию лодок, приготовленную саперами для отступающих войск.