Полынь - [45]
— Замуж еще не вышла ты?
— Кто? — переспросила она.
— Да ты, господи, у тебя что, голова болит?
— Ой, подожди, сейчас решаться будем…
Женщина удивленно расширила глаза, отошла, села около женщин, и они начали шептаться и шушукаться, оглядывая Лешку и Машу, которые все еще стояли в стороне от стола.
— Вы в Ковылях у себя кончайте ремонт клуба, — сказал председатель сельсовета высокому сухощавому мужчине, причесывавшему седой жесткий вихор. — Пора, затянули до невозможности. Насчет радиолы я вопрос поставлю, думаю — деньжонок дадут. Ко мне еще есть что?
Седой кашлянул:
— Все вроде бы.
— Ну, тогда идите.
Мужики стали расходиться, и перед столом председателя образовалось свободное пространство. Филиппенкову было шестьдесят лет, он прошел войну и ходил на истоптанной деревяшке, которая виднелась из-под штанины, и он ее регулярно красил в красный цвет.
— А, Пронин? Здоровенько, ты с чем? — спросил весело Филиппенков, заметив Лешку.
— Мы, Константин Павлыч, насчет расписки, — Лешка неловко моргнул и удивленно умолк, подвинувшись к столу.
— Так… Ага, — крякнул. — У вас давно уже отношенья? — Филиппенков внимательно посмотрел на них обоих.
Маша стояла около стены ни живая ни мертвая, комкая в руках батистовый платок. Он подумал: «Чистая девка, как цвет лазоревый».
— Уже порядочно как. Давно.
— Что ж, подавайте заявление. Через неделю зарегистрирую, — одобрительно кивнул головой Филиппенков.
Маша чувствовала падение в пустоту, она чуть подвинулась вперед, вся обмирая, тихо попросила:
— А теперь не распишете?
Знакомая женщина, с которой она разговаривала, поддержала:
— Не разводи формализм, Павлыч: им некогда ездить. Уборка.
Филиппенков в знак несогласия рубанул рукой и стукнул под столом деревяшкой:
— В городе отпускают месяц. Я сокращаю до недели. Дело не шутейное. Не на вечеринку собираются. Соображать бы надо. Дайте, товарищи, заявление. Все. В следующую среду оформлю. Приходите.
— Может, передумаете еще, — вставила пожилая женщина.
Лешка промолчал, не сказал ни слова. А Маше больше всего хотелось, чтобы он возразил и настоял на расписке сейчас. Ей этого очень хотелось. Она плохо понимала, как села в тележку и выехала из Плоскова. Малость опомнилась только около леса. Лешка вяло, расслабленно шевелил новыми пеньковыми вожжами, покусывал сенинку. Повернув голову, спросил:
— Что ты, Мань, приуныла?
— Так, от жары, наверно.
Усеянные тревожными точками глаза ее чего-то ждали, и Лешка виновато отвернулся. Он знал, что если бы как следует настоял, Филиппенков не выдержал и расписал бы. Но он также знал, что сбросил с плеч тяжесть, а теперь легко и нет никаких у него твердых обязанностей перед жизнью. В лесу, на том самом месте, Лешка снова остановил кобылу, соскочил.
Маша покачала головой, вся поджалась в угол тележки, прошептала:
— Я не сойду!
До Нижних Погостов доехали молча. Маша спрыгнула на ходу возле сельпо. Он обернулся:
— Вечером приду. Жди.
Лошадь рванулась и пошла рысью, простучали колеса по мосту, и тележка выскочила на ту сторону реки.
Маша раздумала идти домой переодеваться и прямо в шелковом платье, как была, направилась в поле на работу.
Задождило. Шли, налетая из-за бугра, из-за меловых залысин и речных отмелей бешеными волнами, грозовые летние ливни трое суток подряд. В овраге, что примыкает с севера к Нижним Погостам, поднялся обмелевший, оплошавший совсем ручей. Пополнела, грозя выбиться из берегов, Угра. В деревню отовсюду вместе с потоками воды текли дурманные запахи: хлеба, травы, хвои, гниющей листвы — падалицы. Не одна туча, обвисая черными крыльями, переползла через деревню, и не один раз думала Маша о своей быстро и диковинно переменившейся жизни.
Неделю спустя после поездки в Плосково она управилась около печи пораньше. Лешка со старым армейским чемоданом перешел жить в ее хату. Он торопливо мылил щеку, брился, посматривая на часы, — опаздывал на работу. Перед этим сдали хату Черемухиным, а с утра было решено в селе Лубки ставить другим пристенок.
Маша подошла сзади с блинной заболткой, с минуту смотрела в стриженный под бокс круглый Лешкин затылок, млела и терялась начинать этот тяжелый разговор, спросила наконец:
— Ты забыл? Нужно в сельсовет ехать.
— За каким бесом?
«Забыл!» — ахнула.
Она попыталась улыбнуться.
— Да расписываться!
— Не к спеху. Еще успеем.
— А я бы сейчас хотела, Леша, — робко настаивала она на своем.
— Я бы хотел слетать на Луну, — недовольно сказал Лешка. — Бумага — не главное. Умные люди говорят. — И смягчился: — Не горюй, что ты заволновалась?
— Понимаю, — согласилась она, припомнив многие разговоры об этом. Некоторые считали, что загс действительно не основа, а формальность.
После этого разговора поселилась у нее в душе неуверенность. А Лешка был на редкость приветлив, заботился. Кончив работу, сразу бежал домой, начинал хлопотать по хозяйству, носил воду, сам поил телку, даже белье полоскать как-то взялся, но Маша не разрешила:
— У нас же разделение труда.
Он поднес к глазам ее ладонь, всю вдоль и поперек изрезанную въевшимися глубоко в кожу морщинками, тронул мозолистую огрубелость.
— Тебе вон как трудно одной!
Она радовалась: «Верка завидует, все-то у нас пока хорошо. А с росписью действительно успеем». Но ночью опять пугалась: ей казалось, караулит где-то тут, близко, несчастье. Все чаще Лешка вздыхал, кряхтел, перемалывая в себе непонятные ей мысли, и в темноте ловила она антрацитовый блеск его глаз. О чем-то упорно, неотступно думал, что-то ломал в себе. По три-четыре раза за ночь вставал к окну курить, глядел в рябое от звезд небо, на луну, заливавшую синеватым светом деревню, пытался понять, чем недоволен, в голове вертелись обрывки ненужных слов: сам себе объяснить не мог. Голой пяткой растирал о половицу окурок, ложился. Зверствовал, выматывая ее, в яростной страсти. Потом, опершись на локоть, она искоса разглядывала в темноте выражение его лица.
Новый роман известного писателя Леонида Корнюшина рассказывает о Смутном времени на Руси в начале XVII века. Одной из центральных фигур романа является Лжедмитрий II.
Роман Леонида Корнюшина «Демьяновские жители» — остросовременное, глубокое по психологизму произведение, поднимающее жгучие проблемы нынешнего уклада маленьких деревень и городков средней полосы России. В центре повествования большая трудовая семья Тишковых — крестьяне, рабочие, сельские интеллигенты. Именно на таких корневых, преданных родной земле людей опирается в своей деятельности секретарь райкома Быков, человек мудрый, доброжелательный, непримиримый к рвачеству, волокитству.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.