Полынь - [44]
— Распишемся.
— Правда?
— Тю, неверка, — потянулся к ней радостно, поцеловав в щеку.
Она, отвернувшись, краснея, спросила:
— Ты завтракал? Хочешь яичницы с салом?
— Спасибо, не хочу. Я ел.
Побив чепелой головешки, закрыла заслонку. Раскрасневшаяся, мельком взглянула в зеркало: «Как будто не мои глаза блестят». Собралась за одну минуту. Взяла на руку плисовую жакетку и неудобно, словно туфли жали ноги, шагнула к порогу:
— Я готова, Леша.
Он с рассеянной улыбкой смотрел на нее, думал о чем-то.
— Переоделась бы, — стряхнул невидимые соринки со своего нового пиджака.
— Сейчас. Подожди.
За перегородкой переодела платье. Шитое из бледно-голубого шелка три года назад, когда кончила восьмилетку, платье выцвело, но еще выглядело празднично и хорошо шло к ней.
А Лешка хозяйственно кивнул головой, сказал:
— В норме. Туфли только колоссально потрепаны.
— Других у меня нет, — она зябко переступила ногами.
— Пока сойдет, — он опять оглядел убожество хаты, старые лавки, полати за ситцевой шторкой, огромную перекосившуюся печь с выбитой загнеткой и о чем-то снова подумал.
Гнедая лошадь, привязанная к клену, теплыми атласными губами выдергивала из завалинки лебеду.
Выехали. На улице встретилась Анисья, помахала рукой:
— Счастливо!..
Сквозь облачную паутину начинало припекать солнце. По придорожному лугу, на травинках и лозовых кустах в волшебном утреннем свете еще сверкала роса. Лешка пустил гнедую кобылу размашистой рысью. За тележкой столбом вздыбилась пыль, заслонила солнце. Покусывая соломинку, сжав руками колени, Маша боялась отчего-то говорить, молчала.
Сельсовет был в деревне Плосково, в пяти километрах.
Вскоре дорога запетляла старым глухим лесом, В нем стоял негустой туман и вовсю пели птицы. Лешка свернул на поляну, по краям светлеющую березняком, остановил кобылу: та сразу потянулась к траве.
— Зачем? — спросила Маша, беспокойно оглядываясь.
— В кустах немного полежим… — он прикованно смотрел на ее смуглые, поросшие белесым пушком ноги, перевел взгляд на лицо, странно рассмеялся.
— Увидеть могут же…
— Ни души. Скорей!
— Не надо. Зачем?
Он бережно взял ее, поласкал дыханием щеку и понес в ближний ореховый куст.
…Сели в тележку через час. Солнце уже вышло в свой простор, и над землей было очень светло, жарко. Маша сидела сзади, крепко сжав губы, ничего не видя отуманенными глазами, кроме его широкой сильной спины.
На опушке леса Лешка крикнул со смехом:
— Держись, прокачу!
Дорога стекала слегка под уклон, лошадь получила удар прута и с рыси перешла на галоп. Березы около дороги закружились, стали переворачиваться кронами кверху. Цепляясь обеими руками за решетку тележки, Маша просила сзади:
— Держи ты ее, разобьемся.
Лешка осадил кобылу: та, заедая железо удил, медленно сошла на шаг.
Плосково — деревня в двадцать восемь дворов на опушке елового леса — встретила чьим-то весельем. Девчата, видимо выпившие, танцевали на дороге и пели частушки про любовь. Одна маленькая женщина впереди передвигающейся группы металась вприсядку, помахивая выгоревшей косынкой. Кудрявый парень, низкорослый, в цветастой ковбойке, бесшабашно наяривал на баяне.
Другой парень, с лысиной, в чистой парусиновой паре, пьяным голосом пел частушку и хлопал себя по коленям ладонями:
Лешка, сощурясь, оглядел гуляющих, с какой-то неизбывной тоской заметил:
— Матроса провожают. — Он вздохнул и плюнул.
Отутюженный, точно с картинки, матрос шел сбоку дороги, стараясь не запылить ботинки и клеши, подмигнул Лешке.
Лешка проводил его дремучими глазами и снова сокрушенно плюнул. Около сельсовета однорогая, с комочками присохшего навоза коза щипала траву, а над крыльцом, на потресканной фанере висел лозунг: «Живи и трудись честно!» Второй лозунг, прибитый выше, тоже на выцветшей фанере, был про хлеб и молоко. «Кругом идейность!» — подумал Лешка. Слезли неуверенно. Он бросил клок клевера кобыле, скользнул глазами по окнам. Оттуда волной качнулся шум голосов. Мужчина, держа перед грудью обеими руками кепку, вышел на крыльцо, с наслаждением откашлялся и зашагал вдоль улицы. Маша обтерла рукой рот и, как в яму, шагнула следом за Лешкой в сельсовет. Дым колыхался бурой завесой, и кто-то простуженным голосом говорил:
— Такую справку дать не могу. Ты мне липу подсовываешь.
Несколько женщин, лузгая семечки и разговаривая, сидели около стены на стульях. Четверо мужчин с виноватым выражением на лицах топтались перед столом председателя. Маша кивком поздоровалась со знакомыми. Почему-то ей казалось, что все они, когда узнают, зачем явились, станут осуждать их за то, что пришли не по хозяйственному делу, а по личному, по расписке.
Одна молодая знакомая женщина — Маша не помнила, как ее зовут, — подошла и спросила тихо:
— Зачем приехали?
— Так, дело одно…
— Как жизнь у вас в Погостах?
— Кто ее знает, обычно. Сенокос кончили вчера. — Маша умоляюще вцепилась взглядом в Лешкины, тоже неспокойные, с ореховыми искорками глаза: «Подожди немного, пусть поразойдется народ. Стыдно».
Лешка тер беспричинно щеку, сопел от напряжения, его и самого вдруг охватила неуверенность. «Хомут надеваю…» Маша плохо слышала, что ей говорила женщина, — донеслось словно издалека, как разорванное ветром:
Новый роман известного писателя Леонида Корнюшина рассказывает о Смутном времени на Руси в начале XVII века. Одной из центральных фигур романа является Лжедмитрий II.
Роман Леонида Корнюшина «Демьяновские жители» — остросовременное, глубокое по психологизму произведение, поднимающее жгучие проблемы нынешнего уклада маленьких деревень и городков средней полосы России. В центре повествования большая трудовая семья Тишковых — крестьяне, рабочие, сельские интеллигенты. Именно на таких корневых, преданных родной земле людей опирается в своей деятельности секретарь райкома Быков, человек мудрый, доброжелательный, непримиримый к рвачеству, волокитству.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.