Поляна, 2014 № 02 (8), май - [8]

— Сколько?

— Сорок тысяч евро.

— В год?

— В месяц, какой год… Квартиру трехкомнатную ему купил. Машину. К машине Ваня вообще не подходит. Потому что в ней компьютера нет. В квартире живет в одной комнате, где компьютер. В другие даже не заглядывает. А деньги в свою деревню переводит. Братьям, сестрам и матери. У него два брата и две сестры. Школу там сейчас строят на Ванины деньги. Детдом в районе. Бывают же люди. Женить его надо. А может, наоборот, — не надо… Ладно, пойдем перекусим. Соня нам сегодня что-то итальянское соорудила.

Кстати, про Соню. Она уже давно русская, в третьем, считай поколении. Но кровь у нее забавная. Ты про Чан Кайши слыхала?

— Ну да, конечно.

— Это его правнучка. Готовит — с ума сойдешь. Гран-при у нее был в Париже кулинарный. Ее там Тимур и перекупил. Он вообще любит, чтоб с ним яркая публика работала. Чтоб генеалогия у всех была веселая. У него у самого с этим тоже… забавно.

— Да? Что он — родственник Фрунзе, что ли? Или Гайдара?..

— Тамерлана. Я не шучу.

— Ого! Про тебя, Ал, не спрашиваю…

— А чего про меня спрашивать… Я ж тебе говорила: я ведьма. Потомственная. В шестом поколении — точно. С двух сторон у меня такая дурная наследственность — с русской и с ирландской.

— Ого! Вот ты рыжая-то откуда…

— Точно.

Мы зашли на кухню. Нас встретила Соня, очень красивая девушка. Я что-то читала про фарфоровую кожу у китаянок и про прочее. Действительно: Соня была красива почти неестественной миниатюрно-фарфоровой красотой. Глаз не оторвешь. Ходит такой загадочный фарфоровый иероглиф… Вернее, плавает, парит в пространстве.

— Знакомьтесь, — сказала Алла. — Только скорее, а то есть хочется.

— Соня.

— Дуся.

— Что у нас, Сонь, сегодня?

— Минестроне, лазанья.

— С грибами?

— С грибами.

— Что пить будем? Бардоленцию?

— Как просили.

— Как ты, Дусь, насчет Бардоленции?

— Это что такое? Бордо?

— Нет, Бордо — это Бурдашка. Так Ноздрев говорил. Классика. А это — Бардолино.

— Итальянское?

— Итальянское. Я, Дусь, люблю все простое и итальянское. Не люблю я все эти гребешки в винном соусе. И прочие фуа-гра. Простое деревенское Бардолино, супчик простой и простая лазанья. Щи да каша… А? Как тебе?

— Я — за. Я насчет гребешков — никак не в курсе. И про фуа-гра…

— Кстати, Дусь… о фуа-гра… — Алла оценивающе оглядела меня сверху вниз, а потом сверху вниз. — Ты давно взвешивалась?

— А что?

— А то. Мне кажется, ты похудела. И очень сильно.

Я почти ничего не ела целых два дня. И до этого неделю почти ничего не ела. И в зеркало почти не смотрелась.

— Ну-ка иди сюда! — Алла повела меня за руку через коридор. Мы завернули в одну из комнат. В комнате стояли велотренажер и весы.

— Взвешивайся.

Я встала на весы. По экрану стремительно промчалось стадо каких-то сумасшедших не то девяток, не то восьмерок. И затем как-то помпезно-парадно высветилось: «74».

— Надо же! — вырвалось у меня. — Шесть килограммов скинула!

— Это все нервы… Много, — серьезно сказала Алла. — Слишком. Тебе надо килограмма два-три набавить.

— Зачем?!

Она опять резко потянула меня за руку, так, что я чуть не ухнулась с весов, и подтащила к зеркалу.

— Смотри! Это что за Освенцим?

Я посмотрела на себя. Лицо, действительно, вытянулось. Овал как-то угловато оквадратился, что ли. Опрямоуголился, провалившись на щеках. Обозначились скулы. Глаза… не то чтобы ввалились: они смотрели как-то испуганно. Как у зэков на фотографиях 30-ых годов.

— Это — нормально?! — патетически спросила Алла. И сама ответила: — Нет, это ненормально. Твой нормальный вес, Дусь, равен (минимум) году твоего рождения. 75. Ясно? И еще кило запаса. На случай нервов. А они — будут, это я тебе обещаю. И не обращай ты внимания на эти комплексы. Ты — русская красавица, а не вьетнамский суповой набор. Ты что, хочешь быть ходячей вешалкой? Ходят по подиуму эти ложноножки тридцатикилограммовые. Смотреть тошно. Ты — женщина. Настоящая. В соку и в силе, а все твои женские прелести должны что-то весить. Так что пошли есть.

И она опять потянула меня за руку.

19. Сталкер — XXI

После обеда мы уединились с Аллой в ее комнате. Сварили кофе. Забрались с ногами на диван.

Вино легко и приятно-монотонно звенело в голове. Похоже на далекий прибой с цикадами. Почему-то из той поездки с Ленкой в Турцию я вынесла именно такое самое сильное впечатление: вечер, море, цикады. Наверное, тогда вспоминалось детство и пионерлагерь «Родничок».

Я закурила свой «Vogue». После третьей затяжки привычный ласковый обруч перехватил голову и, словно пощекотав виски, растворился где-то во лбу.

— Теперь слушай, — сказала Алла. Она курила «Парламент», причем зажимала сигарету между мизинцем и безымянным пальцем. Получалось очень красиво: чуть на бок, с хищно-алым веером маникюра на фоне копны, рыжей, как какая-то древняя, ассирийская, что ли, медь.

— Слушаю.

— Диспозиция в принципе проста, — Алла, затянувшись, помолчала.

— Какая диспозиция?

— Значит, смотри. Пункт первый: есть план строительства ну, предположим большой свободной экономической зоны.

— Где?

— Это, Дусь, не важно. В России. Собственно говоря, точно еще и не решено — где. И даже не решено — что. Это же Россия. Решили, что надо что-то строить, а что именно — недорешили. Чтобы решить — где что, нужно еще попереставлять местами всяких политиков, олигахов, министров, губернаторов и прочих кукол. Вопрос «где?», да и «что?» тоже — технический. Это может быть Мордовия, а может — Камчатка. А может — Подмосковье. «Где?» — не вопрос. «Что?» — тоже не вопрос. Может, космодром. А может — олимпийская деревня. Расслабься. Но строиться она будет. Сто пятьдесят процентов. Для начала все это будет стоить миллиардов 20–30 долларов. Так? То есть пункт первый: зоне — быть. Она так условно и называется: «зона». «Сталкер» смотрела?