Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [172]
названных членов комиссии, следовало бы, подыскав подходящих лиц, знакомых с языком и бытом населения, не в низшей, а в высшей туземной школе, в Мадраса, которое продолжало в значительной мере влиять на камертон духовной жизни туземного общества.
С точки зрения закона это представлялось тем более удобоисполнимым, что с 17 мая 1875 года все инородческие школы края de jure находились в ведении местных инспекторов народных училищ. (De facto этот закон по разными причинам до 1891 года оставался неосуществленным.) В духе вышеприведенных мнений членов комиссии был составлен и протокол заседаний, к которому были приложены три особые записки: о быте оседлого населения, о быте кочевого населения и об исламе как о теократическом кодексе[558].
Генерал-губернатор, опасаясь проявления неудовольствия со стороны туземного населения, не решился произвести опыт ввода русского учителя в туземную школу, а потому обратился к министру народного просвещения с ходатайством об учреждении (согласно вышеупомянутому закону) должности особого инспектора для заведования туземными мусульманскими школами края и с просьбой о разрешении приступить к постепенному открытию во всех областях края особых начальных русско-туземных школ, с двумя учителями, русским и туземным.
Первая русско-туземная школа была открыта в Ташкенте 19 декабря 1884 года при обстоятельствах, в некоторых отношениях особливо благоприятных.
Хлопоты по «привлечению» детей в открывавшуюся школу были возложены генерал-губернатором на городскую полицию, знавшую о непреклонном решении начальства открыть школу и понимавшую также, что по доброй воле никто из туземцев детей не отдаст.
Полиция оказалась в весьма затруднительном положении, но вышла из него, сверх ожидания, самым блестящим образом, обратив внимание на туземное купечество, всегда зависимое от полиции, трусливое и податливое. (В старое время сарты говорили: «Саудагар, халкы яман, куркак, буладур», т. е.: «Купечество народ очень робкий. Теперь времена переменились».)
Где уговорами и упрашиваниями, где угрозами, а где обещаниями невероятных благ, ожидаемых от обучения в новой школе, полиции удалось ко дню открытия школы набрать 41 мальчика в среде наиболее состоятельного купечества, уже приходившего тогда в соприкосновение с русскими.
Из школьной обстановки, кроме классной доски, русских азбук и тетрадей, было исключено все русское. Дети, а с ними и русский учитель сидели на полу, на кошмах. Родителям было объявлено, что они могут во всякое время посещать школу и присутствовать на уроках.
На открытии школы присутствовал местный губернатор, заявивший туземцам, что открытие этой школы есть новое доказательство непрестанных забот русской власти о нуждах туземного населения, которому необходимо выйти из зависимости от не всегда добросовестных переводчиков и иметь возможность непосредственно пользоваться услугами таких русских учреждений, как печать, телеграф и проч., причем их дети по успешном окончании курса в школе могут рассчитывать на предпочтительное получение должностей волостных управителей, арык-аксакалов (заведующих ирригационными каналами, арыками и распределением воды между населением) и (даже) казиев.
Туземцы делано улыбались, кланялись, говорили, что они не знают, как благодарить правительство и местную власть за непрестанные заботы о них самих и их детях, но в действительности ничему из сказанного не верили и долгое время не могли решить вопроса о том, зачем открыта эта новая и вряд ли нужная для населения школа. Одни высказывали предположение, что детей здесь будут готовить в солдаты; другие полагали, что это не более как праздная выдумка людей, получающих хорошие оклады и ничем серьезным не занятых; третьи утверждали, что школа кому-то и зачем-то нужна, но зачем, пока трудно узнать, ибо держится генерал-губернатором в строжайшем секрете.
Осенью следующего, 1885 года были открыты еще две школы: в селениях Пскент и Чиназ Ташкентского уезда.
Здесь дело пошло совсем иначе.
Сельское население, видящее в подростках прежде всего рабочую силу, не признающее необходимости для своих детей поголовного знания ими не только русской, но даже и своей грамоты, наотрез отказывалось отдавать своих детей в новые русские школы. Не хотели отдавать их сюда и чины туземной администрации и «почетные, влиятельные» туземцы.
Часть детей (было приказано доставить их в определенном количестве, насколько помнится, – не менее 20 душ) была насильственно взята у разной мелкоты, находившейся в личной зависимости от волостных управителей и сельских старшин; другую часть наняли у беднейшего населения, обещая давать каждому мальчику полную туземную обмундировку и уплачивать родителям за каждого от 20 до 30 рублей в год.
В Пскенте открытие школы состоялось в присутствии губернатора.
Рано утром собрали по-праздничному одетых детей. У некоторых губы от страха побелели и дрожали. Но вскоре же мальчики ободрились, стали играть в бабки
