Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды - [112]
Благодаря безграмотности большинства женщин, нередки случаи, когда письма заменяются ими разными символическими предметами. Так, напр., женщина, соскучившаяся о муже, посылает ему белье, в которое завертывает немножко соломы и кусочек угля. Этим она говорит, что в отсутствие своего сожителя от тоски пожелтела, как солома, и почернела, как уголь. Желая дать знать о покойнике, посылают синюю нитку. (Синий – цвет траура).
Особенно малыми знаниями отличается женщина деревенская, кишлачная. Там нередки случаи, когда она умеет считать лишь до ста, и то не всегда правильно, говоря, напр., вместо сорока (кырк) – два раза двадцать (ики-игирма), и пр. Большая часть кишлачных женщин не знает счета денег, не знает, сколько тенге в тилле, чек в тенге, или копеек в рубле, и в большинстве случаев не имеет никакого понятия об единицах веса и числе месяцев в году. Одна женщина в Нанае при нас говорила, что ее ребенку нет еще года, что ему всего только 17 месяцев.
Все же как городские и кишлачные женщины, так равно и большинство мужчин имеют крайне запутанные представления об исчислении времени. У мусульман времяисчисление лунное, причем большинство под именем месяца разумеет не известное число дней, а факт, так сказать, появления луны. Поясним примером. Родится ребенок в конце луны. Нарождается и кончается вторая луна; затем нарождается третья; проходит со дня рождения ребенка счетом, положим, 45 дней. По истечении их мать и отец ребенка говорят, что ему три месяца, ибо со дня его рождения они видели три луны. Очень нередко приходится слышать, что такая-то ходит беременной вот уже одинадцать месяцев. Так же считают и лета, причем кроме вышеизложенной путаницы, по достижении ребенком, напр., пяти лет, не говорят, что ему пошел шестой год, а говорят: ему шесть лет.
Мы упоминали уже и о том, что нравственная сторона родственных связей между туземцами в общем очень слаба; при этом замечается, что в большинстве слоев туземного общества родители любят своих детей несравненно больше, чем дети родителей, а из разных детей большею любовью пользуются малолетние. Особенно душевное отношение к детям мы встречаем в бедных классах, где нередко приходилось видеть случаи такого баловства детей, в результате которого последние окончательно, как говорится, отбиваются от рук. Замечательно, что наиболее резкие примеры такого баловства и всевозможных поблажек детям всегда встречались в наиболее бедных кишлачных семьях. Нередко приходилось видеть, как мать долго упрашивает сына или дочь принести со двора дров, воды или чего-нибудь подобного; те не только не соглашаются, но даже делают вид, что не слышат ее слов. Тогда она бросается на них с кулаками, а они, ловко увернувшись от нее, выскакивают на улицу и все-таки не исполняют ее просьбы или требования. Жившая у нас девочка лет 13 была очень дружна со своей матерью, женщиной лет 35; затем, когда девочка стала подрастать, мать вполне подпала под ее влияние, никогда ей ни в чем не прекословила, обращалась с дочерью так, как бы считала ее выше себя и нередко получала даже от последней выговоры и наставления. Все сказанное служит между прочим причиною того, что в бедных семьях дети, в особенности девочки, сравнительно очень поздно начинают помогать родителям в их домашних, полевых и других работах. В Нанае мы знали очень бедную семью, где даже девочка, лет 12, ровно ничего не делала, а сын здоровый, краснощекий парень, донельзя избалованный матерью, начал помогать старику отцу только по достижении 17-18-летнего возраста, да и то на каждом шагу отговаривался всевозможными воображаемыми болестями. По поводу баловства детей бедным людом от самих же бедняков нам не раз приходилось слышать рассуждения такого рода. У богатых людей, говорили нам, есть земли, сады, лошади, бараны; они все это холят и любят не меньше своих семей, а бедняку остаются одни только дети, на которых он и сосредоточивает свои привязанности.
Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что в городах дети приучаются к труду раньше, чем в кишлаках, а у достаточного населения раньше, чем у бедного, причем везде дети с матерью живут гораздо дружнее, чем с отцом, а почтение к родителям, всегда лишь наружное и встречающееся лишь в более или менее зажиточных семьях и тех, где все домашние распорядки ведутся мужем, а не женой, ограничивается лишь тем временем, в продолжение которого дети находятся под родительским кровом. (С отцом дети всегда говорят на вы; с матерью иногда говорят и на ты, но сравнительно редко, и то больше – в кишлаках).
Выйдя замуж, женщина продолжает видеться только с матерью; отца она видит или очень редко, или даже и совсем прекращает с ним какие бы то ни было сношения.
Родителям замужней женщины некоторое наружное почтение отдается в том только случае, если они зажиточны. При обратном условии мать-вдова очень часто делается работницей своей замужней дочери, живет у нее на правах прислуги, исполняет все черные домашние работы и в вознаграждение за труды получает старое, поношенное платье и обувь своей дочери, вышедшей замуж за зажиточного человека. Раз мы видели такую сцену. Мать, жившая у замужней дочери, что называется, из милости, не угодила последней, неладно приготовив какое-то кушанье. Дочь позвала ее, при нас же выругала старуху и заставила ее готовить снова. Несмотря на подобную обстановку, очень нередки случаи, когда такая мать не оставляет своей дочери до самой смерти. Куда она пойдет, если у нее за смертью мужа нет своего угла? Где бы она ни пристроилась, везде к ней будут относиться одинаково. Будь она богата, тогда, конечно, другое дело. Она или жила бы сама по себе, взяв какую-нибудь бедную семью для исполнения полевых работ, или, если бы даже она и поселилась у дочери, то имела бы и отдельное помещение и всяческий почет.
