Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций - [6]

Алексей Александрович, торопясь и дергая плечами, облачился в узкую кожаную куртку и, прихватив зонт для матери, выскочил следом.

7

Заграничный гость нажал на одну из кнопок дверного звонка, но не на верхнюю, а на нижнюю, приделанную к стене для ребенка, — в виде ромашки. И когда дверь отворилась безо всяких «кто там», перед изумленной хозяйкой на лестничной площадке предстал некий коротышка в джинсовом костюме на коленях! И на коленях же зашаркал через порог, как карлик в огромных очках, тоненьким голоском причитая:

— В нашем цирке мине сказали, здеся ученая женщина живет… Слонова… нет, не Слонова… Львова… нет, не Львова…

— Мишка! — грудным голосом отозвалась Анна Муравьева, всплескивая руками. — Солнышко! Ты что ли?!

— Ну, я, — отвечал довольный произведенным эффектом Белендеев, хватая ее руку, чмокая и вскакивая. — Вот, к первому человеку — к тебе!

— Ну уж не ври! — как бы рассердилась Анна. — У Ленки Золотовой был? А-а-а, старый ловелас…

— Кстати, ловелас… Вот пришло в голову… love las… last… последний человек любви? Да, я последний, кто любит всех! И вас! — Это уже относилось к молодой женщине, сидевшей в углу, на диване. Только сейчас он ее приметил. — Да, да, хотя я вас не знаю!

Муравьева расхохоталась.

— Каков пират, а? Не вздумай когти забрасывать… Здесь ничего с абордажем не получится.

— Почему-у? — Белендеев сделал вид, что всерьез обиделся. — Я так стар стал? — Он напустил на лицо выражение крайней значительности, приблизился к незнакомке и поклонился. — Михаил Белендеев, профессор, доктор наук, член двух международных академий, в настоящее время проживаю в Америке, но душою наш.

Незнакомка с красивым усталым лицом встала, протянула руку:

— Галина.

Она была невысокая, тоненькая, в деловом костюме серо-голубого цвета, на шее платок, волосы растрепанные и словно бы мокрые — теперь такая мода и в России.

— Я пошла? — обратилась она к Муравьевой.

Та что-то хотела сказать, но вмешался неугомонный гость:

— Нет, нет, она никак не пошла!.. Ведь правда? Она прелестна!

Молодая женщина бесстрастно выслушала ахинею человека, который, как ей стало понятно, всю жизнь острит, кивнула Анне и ушла.

— Мишка! — Муравьева подергала гостя ласково за ухо и кивнула на стул. — Так ты надолго?

Белендеев сел, скромно поджал ноги, надел очки и минуту молчал.

Впрочем, Анна, ожидая очередную хохму или даже розыгрыш с его стороны, только засмеялась.

— Врать не надо! Я сейчас дите отведу в школу, а потом все от твоей Ленки Золотовой узнаю. Так что говори.

— Во-первых, я к ней вечером заходил буквально на полчаса… Тридцать минут, тысяча восемьсот секунд… Хотел потрепаться, как раньше, а она что-то шьет на машинке… Как вдова Версаче!

— Да, она у нас теперь портниха.

— Понимаю, жить надо. Поддерживать форму существования белковых тел. И я ей, собственно, ничего и не сказал… Кроме того, что ее тоже люблю, всегда вспоминал, как мы в нашей компании: мы, ты, Гришка… царство ему небесное… сиживали на полу и песни всякие пели…

Анна слушала его и не слушала. Балабол, не за тем же он сюда прикатил за десять или сколько там тысяч верст, чтобы повспоминать пусть даже благословенные времена.

Хотя он имеет право с наслаждением, театрально об этом порассуждать: когда заваливали первую диссертацию Бузукина, Мишка вел себя достойно и при тайном голосовании, несомненно, был «за».

— А что печалишься? — продолжал болтать гость. — Эта леди огорчила? Вечно ты красотками окружена. Идут за жизненным советом? Не перенаправишь ее на мой адрес? В компьютере это элементарно, есть специальный значок… Я в гостинице Дома ученых, номер два-один…

— Да, да, — закивала Анна, — сейчас же побегу, верну… — Но сквозь шутку у нее уже прорывался гнев — нужно было готовить сына к школе, а Белендеев, кажется, с ночи еще не протрезвел и слишком заигрался.

— Ну честно, кто такая? — настаивал Белендеев. — Она талантлива?

— Очень. Галя Савраскина, была Штейн, теперь свободна… Но не трогай ее ради бога… Травмирована таким же плоским остряком, как ты… — Анна нарочно дерзила гостю, понимая, что сейчас Мишка-Солнце перестанет наконец валять дурака и скажет, что его, собственно, привело в нынешний Академгородок.

И он заговорил, правда, еще улыбаясь и кланяясь, как японец (это у него уже неискоренимая привычка):

— Я понимаю, что ты понимаешь, что я понимаю… Но если прямо, как милиционер, — я богат и хочу помочь, чтобы наша наука не вымерла… Вы же тут, как мамонты, блин. Найдут через сто лет в мерзлоте…

— Богатый — это хорошо… — задумчиво посмотрела на него Анна. — И что, ты прилетел деньги раздавать? Покраснел-то, покраснел!.. До четырехсот ангстрем. — Белендеев, конечно, помнил: это любимая шутка Бузукина. 400 ангстрем — длина волны света, соответствующего красному закату. — Если ты богат, как Гейтс, конечно… Но что-то я не слышала о втором мультимиллиардере…

Белендеев погасил улыбку и рассказал, что у него в Штатах есть лаборатория, фирма, он действительно не беден — что-то изобрел уже там.

«А может быть, и отсюда увез? — подумала Анна. — Всегда был талантлив, особенно в электронике…»

— Еще могу сказать, что некий могучий фонд обещал поддержать, если я создам новый Лос-Аламос или Кавендиш… В мирных целях, конечно… Ну я условно…