Польский рассказ - [26]

Часов в девять Сверк приблизился к Жабинке. Уже некоторое время он продвигался не по дороге. Хотел обойти деревню задами, поскольку у околицы могли быть выставлены часовые. Он не знал, есть ли тут немцы, но такая возможность не исключалась, и следовало с ней считаться. Во всяком случае, было тихо, в окнах многих хат горел свет. Руководствуясь скорее собачьим нюхом, нежели зрением, и стараясь не выдать себя каким-нибудь громким звуком, он обходил дворы и сады за изгородями. Раз оступился в мусорную яму, потом оцарапал ноги о колючую проволоку. Огибая сарай, наткнулся невзначай на какого-то человека. Судя по голосу — молоденького парнишку; сумрак, плотный, как черный ватин, вынуждал больше полагаться на осязание, нежели зрение. Двухэтажная фигура Сверка повергла незнакомца в ужас — он окаменел. У Сверка нервы были покрепче. В два счета он подскочил к нему с парабеллумом в руках.

— Что за черт… — сопел парнишка.

— Тс-с! Ни звука! — грозно взглянул на него Сверк, не показывая, однако, пистолета. — Есть тут немцы?

— Как не быть.

— Много?

— С полсотни.

— Где стоят?

— У школы их всегда больше, но они повсюду.

— У леса тоже?

— У леса нет. Только у одного кузнеца.

— Сможешь так провести к лесу, чтобы их не встретить?

— Знамо.

— Тогда пошли. Ступай и не оглядывайся.

Они двинулись уверенным шагом. Над зубчатым гребнем леса подымалась кирпично-красная луна, заслоненная тучами. Ночь пахла душистым горошком и малость навозной жижей. Порой с дороги доносились шаги. В одном месте надо было пройти мимо черного автофургона, стоящего на лугу. Тут Сверк заметил фигуру прохаживающегося немца, которого матовая каска делала похожим на столб с закругленной макушкой. Еще несколько метров, и кузница осталась позади… Сверк поправил на плечах раненого и быстрее зашагал к лесу. В лицо пахнуло струившимся оттуда холодком, тихо шумели деревья, и обоим казалось, что они возвращаются домой. Поэтому они сделали остановку, только углубившись в кустарник, где следовало наклонять голову, оберегаясь от колких веток, и где хрупкий мох хрустел под ногами, как битое стекло. В укромном месте Сверк опустил Жельбета на землю, чтобы минутку передохнуть.

Пойманный парнишка не обнаруживал желания уйти. Он суетился, пробовал начать разговор, да не знал как. Наконец набрался смелости.

— Вы, верно, из Барковиц? — простодушно осведомился он.

Но Сверк тут же его обрезал.

— Тебе какое дело?

— Я знаю… — не унимался тот.

— Черта лысого знаешь!

Парнишка обиженно умолк.

Немного погодя Сверк передумал и сказал примирительно:

— Если ты настоящий поляк и христианин, то поможешь мне, — и, помолчав немного, спросил: — Есть ли у кого-нибудь из хозяев, живущих под лесом, лошади?

— У Зелинского мировой конь.

— А что это за человек? На него можно положиться?

— Еще бы, — с жаром заверил парнишка. — Он все сделает. Его Антек уже, считай, больше полгода партизанит. А ему немцы-паразиты нынче всю морду расквасили.

— Ладно, — решился Сверк. — Пойдешь к нему; только никому не попадайся на глаза. Пойдешь и объяснишь, что и как. Этого раненого надо отвезти в одно место, недалеко отсюда. Пусть приготовит телегу и около одиннадцати, когда уже никто не будет шастать по деревне, подъедет к опушке. Скажи еще, что о нем будет доложено, кому следует, пусть ничего не боится. Ну, валяй! Понял?

— Так точно!..

— А если кому-нибудь протрепешься о том, что видел, — то помни! — Пистолет блеснул в руке Сверка, а еще грознее полыхнули во мраке его глаза…

— Все будет в порядке. — Парнишку точно ветром сдуло.

— Пусть подстелет побольше соломы.

С минуту доносился шорох шагов, а потом лишь черная лапа ели качалась в полнейшем безмолвии.

Наступили долгие часы ожидания. У Жельбета держалась высокая температура, он часто терял сознание. Сверк тем временем произвел рекогносцировку. Принес воды из ручья, которую больной поглощал как губка, обмыл ему лицо и шею, соорудил из рогатины подобие костыля. Наложил Жельбету шину. Все это, вместе взятое, заняло много времени, столько же пришлось коротать в абсолютном бездействии.

Из деревни не доносилось ни звука. Уцелевшие собаки давно разбежались. В кустах становилось все светлее. Черные иглы, обведенные блестящей каемкой, искрились, точно за каждой пряталась лампочка. Ниже мерцали, как у кошки, глаза Жельбета.

Сверк пошел умыться. Ручей протекал в овражке, поросшем редкими деревцами. На склонах чернели ажурные сосны, полная луна разливала по воде серебристую ртуть. Вода была ледяная, по ней скользили мелкие мушки. Немного погодя освежившийся и чистый, он уже сидел подле товарища. Грызла его тревога. А может, все впустую, парнишка струхнул, или в последнюю минуту стряслось что-то, нарушившее все планы… Тогда им пришлось бы полагаться только на собственные силы.

Впрочем, нет. Кто-то осторожно приближался. Сверк, сжимая парабеллум, оперся локтем о ствол дерева, но спокойствие сразу же вернулось к нему, когда он узнал парнишку, посланного за подводой. Тот, плюхнувшись на землю, как после тяжких трудов, начал возбужденно докладывать о своих стараниях. Прежде чем пробраться в усадьбу к Зелинскому, он дважды чуть не угодил в лапы к немцам. Шныряют по деревне, как собаки, и ночь им нипочем; видно, не опасаются нападения. Говорят, вернулась часть машин из Барковиц, есть даже раненые. Но, слава богу, все улажено. Зелинский — мужик бедовый и с ходу разобрался в положении. Повозка ждет на опушке.