Польская Сибириада - [37]
— Пани Тося! — шутил Корчинский. — Вот начнут нам кишки марш играть, мы занятия прервем и почитаем, например, о «ножках телячьих, фаршированных» или «шницелях по-венски»… А на десерт… На десерт выберем себе, вот, уже знаю что: для детей «мороженое шоколадное». А для нас «хворост со взбитыми сливками» и чашечка крепкого
черного кофе!
— Кофе, кофе! Не издевайтесь, пан Корчинский.
От себя Корчинский добавил любимого Мицкевича, которого всегда ставил на первое место среди польских поэтов. Он привез с собой сборник, изданный Анчицем, с вступлением профессора Пигоня. Были в нем «Дзяды», «Гражина», «Конрад Валленрод» и «Книги Паломничества». Сколько раз повторял Корчинский страстную молитву Мицкевича, которую знал наизусть!
«Господи Боже Всемогущий! Дети воинствующего народа простирают к Тебе безоружные руки с разных концов света, взывают к тебе из глубины сибирских рудников, со снегов камчатских, из степей Алжира, из чужой земли французской. Из Отчизны нашей, из верной тебе Польши, нам не позволено взывать к Тебе, и старцы наши, жены и дети наши молятся тебе тайно помыслами и слезами. Боже Ягеллонов, Боже Собеских, Боже Костюшко! Смилуйся над Отчизной нашей и над нами. Позволь нам снова молиться Тебе, как молились предки наши, на поле битвы, с оружием в руках, перед алтарем, вознесенным из барабанов и пушек, под шатром из орлов и хоругвей наших. А семьям нашим даруй молиться в костелах городов наших и селений, а детям на могилах наших.
Но да будет во всем не наша, но Твоя воля!»
Иван Савин больше всего на свете любил спокойствие. Ему не впервой было начальствовать в ГУЛАГе, но этот лагерь в Калючем отличался от предыдущих. В тех лагерях содержались заключенные: политические, обычные уголовники, главным образом мужчины. Русские, украинцы, грузины, чеченцы — словом, все народы Советского Союза. С ними все было просто: приговор, лагерный режим, конец срока, домой или в ссылку. А тут вдруг эти поляки! Что за люди? Да еще высланные целыми семьями, со стариками и детьми малыми. Приговоров не имеют, а значит формально они не осужденные, а просто переселенные на основании указа правительства. Савин слышал о такой категории ссыльных, когда в Казахстан и в Сибирь в тридцатые годы стали переселять кулаков с Украины, Белоруссии, казаков с Дона. Оставляли их в степи, в тайге — пусть приспосабливаются. Пусть живут, как смогут. Без права возвращения домой. А эти — поляки, буржуи. Что с ними делать? Как к ним относиться? Савин хотелось это знать. Ему нравился режим, порядок и спокойствие.
Незадолго до прихода первых транспортов с ссыльными, таких, как Савин, собрали на совещание в Тайшете, где находилось руководство лагерей восточносибирской тайги. Инструкции были следующие:
— Поляки, которые будут в вашем подчинении, — это антисоветский, контрреволюционный элемент: буржуи, помещики, кулаки, словом, эксплуататоры. Кроме того, среди поляков есть офицеры, полицейские, чиновники, священники и тому подобная «контра». Все они по приказу НКВД, товарища Берия, выселены из освобожденных районов Западной Украины и Белоруссии и направлены в отдаленные районы СССР, в том числе в Сибирь. Навсегда! Без права возвращения на родину. За побег из ссылки отдавать под суд! Пока не поступят другие указания, им запрещено выходить за территорию лагеря. Запрещены контакты с местным населением. По прибытии в лагерь следует объяснить полякам их статус «спецпереселенцев», предупредить о грозящем наказании. Особенно подчеркнуть, что они прибыли сюда навсегда, и только от них зависит, как устроится их жизнь. Все поляки от 14 до 60 лет без исключения обязаны работать. Как антисоветский контрреволюционный элемент должны быть под постоянным наблюдением, охраной и оперативной разработкой НКВД. Следует их вербовать, ликвидировать малейшие проявления антисоветской агитации и контрреволюционной деятельности. Вылавливать и изолировать заправил. Возбуждать уголовные дела, арестовывать и отдавать под суд в Тайшет.
Савин облегченно вздохнул. Теперь он знал, как надо относиться к этим полякам. В каждом вновь заселяемом бараке он лично произносил «приветственную» речь. И они, кажется, ее правильно восприняли. На работу ходили без сопротивления, хоть и жаловались на отсутствие теплой одежды и плохое питание. Побегов Савин не боялся: куда поляки могут сбежать по тайге в снега и стужу? Контакты с местным населением тоже отпадают: местность незнакомая, до ближайшего людского жилья десятки километров бездорожья. Зимой — снега и морозы, весной — болота и топи. Нет, поляки из Калючего носа не высунут, бояться нечего. За оперативную работу отвечает Барабанов. Пусть он и беспокоится. Но карлик тоже пока ничего конкретного не накопал. Жалуется, что поляки — не то, что наши: бдительные, осторожные, недоверчивые. Трудно среди них завербовать агента, найти информатора, не говоря уже о провокаторе.
Раз в неделю, вечером в понедельник, Савин был обязан доложить по радиосвязи в Тайшет о состоянии дел в Калючем. В депеше каждый раз подтверждал численный состав лагеря. Сообщал о смертных случаях с указанием причины смерти, без дополнительных подробностей. Хуже было бы в случае побега, антисоветской пропаганды или 58-й статьи Уголовного кодекса, то есть «контрреволюционной деятельности».
Автор книги — известный польский писатель. Он повествует о борьбе органов госбезопасности и Войска Польского с реакционным подпольем, о помощи трудящихся Польши в уничтожении банд и диверсантов, связанных с разведслужбами империалистических держав.Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Действие романа происходит вскоре после второй мировой войны. Советский майор Таманский после ранения попадает в Войско Польское. Командуя батальоном, он проходит боевой путь до Берлина. Но война для него не заканчивается. Батальон, которым продолжает командовать Таманский, направляют на восстановление разрушенного хозяйства на воссоединенных западных землях. Рассказывая о совместной борьбе наших народов против фашизма, о начинающемся строительстве мирной жизни, автор прослеживает истоки польско-советской дружбы.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.