Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [99]
Пропаганде идеи союза способствовала деятельность печати демократической эмиграции: газета «Demokrata Polski» публиковала материалы о России и русском революционном движении, перепечатывала статьи из «Колокола». Признавая «неоценимые заслуги» Герцена перед «делом русской свободы» и «всего человечества», она с удовлетворением отмечала последствия его «первых призывов» – распространение «по всей России среди военных, светских и духовных лиц» сочинений, призывавших страну «освободиться от позорного угнетения». Воплощение лучших черт русского народа газета видела в молодежи и к ней обращала призыв к совместной борьбе:
Примечательно, что автор стихотворения призывал русских и польских революционеров не «спорить о границах», имея в виду вопрос о «забранных землях». Но, как показывали выступления польских эмигрантов, эта проблема продолжала волновать польский демократический лагерь, и он связывал ее решение с вопросом о союзе с русскими революционерами. Развивая идею русско-польского революцонного сотрудничества, газета «Demokrata Polski» в марте – апреле 1862 г. напечатала отклики на брошюру М. А. Бакунина «К русским, польским и всем славянским друзьям». В ней, как и в брошюре «Народное дело», вышедшей также в 1862 г., Бакунин писал о праве Литвы, Белоруссии и Украины на автономию в рамках будущей славянской федерации, и эта тема громко прозвучала в опубликованных прессой демократической эмиграции польских откликах. Автор одного из них, отвечая на вопрос Бакунина, поставленный им в брошюре, подадут ли поляки русским братскую руку в совместной борьбе, писал: «Если Кремль напомнит Бельведер, если из освобожденного Кремля к полякам донесется призыв “За вашу и нашу свободу!”, то поляки, верно, не пойдут ни возвращать свергнутого царя в Москве, ни поддерживать господство Габсбургов в Праге». Автор требовал от русских конкретных «дел» и доказательств своего благородства. Одним из таких доказательств должно было стать безоговорочное признание «всей бывшей Польши» в границах 1772 г. Газета «Demokrata Polski» отвергала как мысль о проведении референдума в «забранных провинциях», так и идею славянской федерации, и упрекала Бакунина в непонимании польского вопроса и незнании польской истории. Для доказательства прав Польши на «забранные земли» Ян из Праги в корреспонденции, опубликованной 5 апреля 1862 г., ссылался на авторитет «русских мучеников» – декабристов, которые не отбирали у поляков «ни одной провинции, ни одного села, ни одной полоски земли», и советовал Герцену и Бакунину помнить об этом. Выражая уверенность, что «освобожденная Россия и освобожденная Польша не будут бороться друг против друга», автор корреспонденции в то же время разъяснял, почему русские должны быть более уступчивыми в территориальном вопросе: «Русским, – считал он, – потребуется полвека, чтобы превратить рабов в людей, степи и пустыни в урожайные поля и сады. Возможно, на нас падет обязанность защиты освобожденных, задержания немецких орд. Пусть они это хорошо запомнят и пусть несвоевременными, ненужными спорами не отвлекают умов от главной цели – уничтожения тирании»>242.
Подобные мысли высказывали и некоторые известные демократы. Так, Л. Оборский, в прошлом один из руководителей Революционной громады «Лондон», в речи на собрании 29 ноября 1862 г., отступив с революционно-демократических позиций, ограничился обычным осуждением происков реакции, призывом к всеобщему единению в борьбе, постановкой перед эмиграцией задачи просвещения общественного мнения на Западе и завоевания для Польши моральной поддержки. Он выдвигал в качестве программы требования «личной свободы, свободы вероисповедания, уравнения всех классов и наделения крестьян гражданскими правами», то есть обычные демократические требования, которые стояли в программе даже консервативных группировок. Утверждая, что в стране созрело понимание крестьянской проблемы, якобы обусловившее возможность единства всех классов в национальной борьбе, Оборский призывал шляхту по-братски относиться к крестьянам, просвещать их, вовлекать в национальные ряды. Те же мысли содержала и предложенная им на собрании резолюция, провозгласившая «наделение крестьян землей в собственность и уравнение прав вероисповедания необходимыми условиями объединения всех жителей земли польской в единое целое и создания великой национальной армии». Эти призывы, нацеленные на единение классов, весьма далекие от прежних революционных теорий Громады, свидетельствовали о том, что социальные моменты отошли здесь далеко на задний план, а главный акцент был сделан на вопросе национальной борьбы и лишь в связи с этим на вопросе демократизации внутренней жизни Польши. При этом национальный вопрос был поставлен Оборским в духе непримиримости и национальных претензий. Призывая бороться за «единую великую Польшу от моря до моря», он утверждал, что страна «заявила энергичный протест против панславистских грез и фантазий». В идее «разрекламированной славянской федерации» он видел «вечную мечту Москвы» – «панславизм, который лишь время от времени, согласно необходимости и расчетам, одевается в новые одежды и называет себя новым именем». С этих позиций Оборский клеймил сторонников предоставления малым народам права на самоопределение и тех, кто, «кокетничая с поклонниками славянской федерации, поет под их дудку» и, «отказывая литвинам, белорусам, волынянам и украинцам в праве называться поляками и считая их особым народом, дает, таким образом, санкцию на раздел Польши». Этот был намек на русских революционеров, союз с которыми Оборский обусловливал их готовностью к восстановлению исторических границ Речи Посполитой. «Нация, так долго обманываемая, больше не даст себя морочить», – заявлял он и выдвигал ультиматум: «Польша хочет идти и пойдет вместе рука об руку с Москвой, но […] только с Москвой, ограниченной своими собственными историческими пределами, а не с какой-то либеральной и раздувшейся от грабежа Россией, с Москвой революционной, искренне, без хитрости стремящейся к той же, что и она, цели свержения общего врага, то есть петербургского правительства»
