Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [122]
На самом деле Центральный Национальный комитет не мог принять ультимативных условий Мерославского и стремился договориться о сотрудничестве на иных основаниях. В середине сентября 1862 г. Даниловский привез в Париж письмо ЦНК и был уполномочен заключить с генералом соглашение. В письме Центральный Национальный комитет признавал, что недооценивал возможности эмиграции в деле подготовки восстания, но осуждал стремление Мерославского игнорировать работу патриотов в Польше и их внутреннюю организацию. Он вновь предлагал генералу сотрудничество, утверждая, что «на одном и том же поле могут сойтись обе стороны, отдавая делу то, что каждая может дать. Польские союзы и комитеты все вместе – приобретенное влияние, людей и средства, а генерал Мерославский – техническое умение, свою особу и свое имя». При этом ЦНК предупреждал: «О военной диктатуре не может быть и речи до первой победы, а с другой стороны, напротив, всякие предварительные условия смешны и бессмысленны. В первый момент должно существовать какое-то правительство – коллективное и гражданское, хотя бы оно просуществовало несколько дней или несколько часов, и должен существовать главнокомандующий, назначенный сверху этим правительством». Посылая генералу на консультацию план военной борьбы, Центральный Национальный комитет вновь предлагал ему военное руководство, заверяя, что его с радостью примут все комитеты и революционные союзы, как только он явится «с готовым планом восстания в стране». Даниловский убеждал Мерославского принять эти условия, но тот твердил о своей популярности и возлагал надежды на Революционный комитет, а затем потребовал изменить состав ЦНК и ввести в него своих сторонников. Охваченный самомнением, он заявлял: «Пусть не советуют мне зарывать свои таланты, когда я чувствую, что могу руководить польским народом […], пусть примут мои планы и доверятся старому опытному революционеру, который никогда еще не обманывал оказанного ему доверия». Переговоры с Даниловским длились на протяжении месяца, но не привели к результату, однако Центральный Национальный комитет затем неоднократно делал новые попытки договориться и 30 ноября 1862 г. приказывал своему агенту Ю. Цверцякевичу представить генералу «пункт предложения, которое Комитет сделал относительно объединения, и сообщить ответ». Ответа не последовало, и уже в конце декабря 1862 г. ЦНК вновь направил к Мерославскому Ф. Годлевского, а также послал в Париж В. Еску и Г. Василевского. Генерал не отвечал на эти предложения руководителей повстанческой организации, так как надеялся осуществить свои планы с помощью Революционного комитета. Но он переоценивал его возможности и степень его влияния в патриотических кругах Королевства Польского. Прочной поддержки Революционный комитет не получил, и это привело к тому, что в конце декабря 1862 г. – начале января 1863 г. Росцишевский был вынужден его распустить и отослать Мерославскому его печать и документы>309.
Таким образом, происки генерала окончились неудачей, но они нанесли немалый вред революционному движению в Королевстве Польском и делу подготовки вооруженного восстания. Эта попытка расколоть тайную революционную организацию затрудняла действия Центрального Национального комитета, вводила в заблуждение патриотов, ведя к опасной путанице, смешению действий двух комитетов – ЦНК и Революционного. Когда сторонники Мерославского опубликовали воззвание, содержавшее обещание уберечь членов повстанческой организации от предстоявшего рекрутского набора, оно было воспринято как гарантия со стороны Центрального Национального комитета, и тот, не желая обнаруживать «раздвоения», оказался вынужден приблизить срок начала восстания, хотя подготовка к нему была далеко не завершена. К тому же толкали ЦНК и постоянные подстрекательские призывы «мерославчиков» к немедленному взрыву и обвинения его в измене. На опасность действий Мерославского и его сторонников обращало внимание и само руководство Центрального Национального комитета. Но если А. Гиллера пугала демагогия Мерославского как чересчур революционная, то другой член ЦНК 3. Падлевский видел в ней опасность для дела революции. Поэтому в январе 1863 г. в беседе с Ф. В. Пясецким он чрезвычайно резко выступил против генерала, заявив, что «узурпацию Мерославского нужно решительно пресекать на каждом шагу». И Гиллер, и Падлевский последовательно выступали против соглашения ЦНК с Мерославским, но большинство его членов так и не освободилось от иллюзий относительно генерала, и это определило мягкотелую политику Центрального Национального комитета, которая в дальнейшем, уже в разгар повстанческой борьбы, привела к гибельному для восстания 1863 г. решению о провозглашении диктатуры Мерославского>310.
Деятельность генерала накануне восстания наносила вред делу его подготовки еще и потому, что ставила цель подрыва союза польских патриотов с русским революционным движением. Против заключения союза были направлены выступления журнала «Baczność», насквозь проникнутые национализмом. Что же касается попыток Мерославского установить сношения с русскими революционными эмигрантами, то они диктовались соображениями выгоды и являлись лишь тактическим маневром. Издатели «Колокола» понимали это и не доверяли «революционным» фразам генерала: «самого плохого мнения» о нем придерживался Кельсиев, а Огарев констатировал, что «вмешательство Мерославского везде было порукой за неуспех». Бакунин относился к генералу более снисходительно и потому в августе 1862 г. трижды встречался с ним в Париже, обсуждая перспективы русско-польского революционного союза, переговоры о заключении которого русские революционеры как раз в это время вели с варшавским Центральным Национальным комитетом. Именно это обстоятельство и побудило Мерославского постараться использовать контакт с руководителями «Колокола», чтобы укрепить свой авторитет в эмиграции, усилить собственные позиции в отношениях с ЦНК и перехватить его связи. Поэтому главной задачей генерала во время встреч с Бакуниным было убедить его в том, что помимо его собственной партии ни в эмиграции, ни в Польше «нет ничего серьезного», и «союз от имени революционной России» может быть заключен «только с ним одним», для чего «Варшавский Центральный Комитет […] не преминет, без сомнения, немедленно выслать ему все необходимые полномочия». Одновременно Мерославский надеялся во время переговоров вырвать у русских уступки в вопросе о границах будущего Польского государства, так как потребовал от Бакунина гарантий восстановления Польши в границах 1772 г. После создания своего Революционного комитета генерал сообщил Бакунину о «полной и фундаментальной реорганизации, принятой объединением 5 провинций республики: Галиции, Познани, Варшавы, Литвы и Руси». Под «объединением» он имел в виду Национальный революционный союз и требовал, чтобы русские революционеры «пренебрегли бы всеми другими польскими связями» и имели дело только с верховным органом Союза – Национальным революционным комитетом, а конкретно лично с ним как «его единственным представителем и ответственным уполномоченным». Мерославский стремился изолировать русских революционных демократов от «геростратов» – от представителей молодой революционной польской эмиграции, так как еще надеялся помешать им и членам Центрального Национального комитета заключить русско-польский революционный союз. Но когда соглашение о союзе было подписано и Бакунин в письме от 1 октября 1862 г. сообщил об этом, генерал не оставил своих попыток разрушить союз и в письме от 8 октября пошел на прямой обман, утверждая: «То, что Вы почтили именем Центрального Комитета, представляет чистейшую фикцию […], и она оставила по себе единственный след лишь в виде досадного заявления, которое Г[иллер] позволил себе поместить в “Колоколе”». Однако, отрицая факты существования ЦНК и заключения им соглашения с русскими революционерами, Мерославский в то же время атаковал один из важных принципов соглашения, составлявших основу русско-польского революционного союза, – идею о праве наций на самоопределение. В том же письме Бакунину от 8 октября 1862 г. он подчеркивал: «Но то, что нашелся хотя бы один поляк, способный играть в расчленение своего отечества на фантастические национальности, вот что является позором для всей нашей революционной школы». Позже появилась брошюра «Ответ генерала Мерославского г. Бакунину», где русские революционеры обвинялись в «претензиях на дюжину воеводств польской республики» и в том, что они приняли «этот дар […] из рук нескольких интриганов». Мерославский выражал надежду, что такая «щедрость» ЦНК получит историческое возмездие, и утверждал историческую неизбежность существования враждебных русско-польских отношений: «Между нами […] или Польша 1772 года, Польша до разделов, или беспрестанная война». Генерал не видел разницы между «немецкими радикалами», «которые […] требуют всю Польшу западную», и русскими революционными демократами, требующими «всю восточную Польшу во имя свободы, равенства и братства». Он отвергал мысль о возможности национального самоопределения путем голосования, считая, что волю народа можно узнать лишь во время восстания, когда он будет голосовать «пиками и косами». Такое «голосование» генерал пытался организовать «на полях Милослава и Вжесни» во время Познанского восстания 1848 г. и мечтал тем же способом «заставить народ голосовать […] у ворот Киева и Смоленска», твердо рассчитывая, что это «голосование» подтвердит право поляков на «забранные земли», потому что ни один поляк не поддержит решения Центрального Национального комитета. Клеймя его членов как «плагиаторов Хмельницкого» и «поклонников панславизма», он повторил предупреждение русским революционным эмигрантам: «Не думайте, что вы ведете переговоры с Польшей […] Если ваш Центральный Польский Комитет, который я упорно называю чистой фикцией, действительно существует, он только что покончил с собой своим адресом, принятым в вашем “Колоколе”»
