Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [121]

.

Мерославский стремился связать галицийские комитеты и Революционный комитет в Варшаве, рассматривая их как звенья одной цепи, как зародыш будущей всепольской повстанческой организации, находящейся всецело под его диктатом. Перед варшавским Революционным комитетом он ставил задачу вырвать власть и влияние у Центрального Национального комитета, в котором видел соперника. Программу, политику и тактику ЦНК он впоследствии подверг бешеным нападкам на страницах мемуаров. В программе ЦНК генерал видел лишь общие места, прописные истины, но яростно атаковал тот ее пункт, где говорилось о самоопределении национальных меньшинств. Этот пункт, «разлагающий польскую национальность», он рассматривал как покушение на целостность Польши, как стремление «распустить нашу централизованно-демократическую Речь Посполитую, чтобы торжествующие черви могли свободно расползтись и хозяйничать на трех ее оставшихся кусках». Мерославский также обвинял Центральный Национальный комитет в предательстве и контрреволюции, утверждая, что тот «не желал вооруженного восстания и ненавидел его», сводя все к показной стороне – манифестациям и демонстрациям. Он клеймил «полное отсутствие политической совести и личной ответственности» у членов ЦНК, которые якобы пользовались методом клеветы, мистификации и демагогии. Вопреки фактам, генерал заявлял, будто Центральный Национальный комитет возник из стремления к соперничеству с Революционным комитетом, что он является всего лишь «дерзким самозванцем», искусственно созданным эмиграцией. «То, что вы называете громким именем Центрального Национального комитета, просто-напросто пустая фикция», – писал он Бакунину 8 октября 1862 г.³⁰⁵

Эти аргументы широко использовались варшавскими «мерославчиками» в борьбе против Центрального Национального комитета. В ход шли демагогия, интриги, клевета: распространялись слухи, будто ЦНК «белеет» и обманывает массы, стремясь их успокоить, будто он не намерен противодействовать грозящему рекрутскому набору. В результате такой агитации сторонникам Мерославского удавалось переманивать молодых членов «красной» организации, а нередко ее первичные ячейки (десятки) целиком переходили на сторону генерала. Завербованными оказывались даже начальники поветов, как, например, Юзеф Миневский и Тышкевич. Опираясь на приобретенные влияние и связи в рядах повстанческой организации, Революционный комитет Мерославского в октябре 1862 г. предпринял попытку осуществить переворот в Центральном Национальном комитете, но его атака была отбита. ЦНК исключил из своего состава В. Даниловского и 3. Янчевского, действовавших в интересах Мерославского и подстрекавших студенческую молодежь. Ультиматум, предъявленный Даниловским, о продолжении переговоров с Революционным комитетом и о передаче генералу всей власти был отвергнут³⁰⁶.

Многие в Польше и в эмиграции сознавали вред авантюристической раскольнической политики Мерославского и выражали возмущение, как, например, А. Гуттри, направивший генералу резкое письмо. Понимали это и многие комиссары в самой организации «красных», указывавшие руководству Центрального Национального комитета на опасность, грозящую в результате действий Революционного комитета. Однако обаяние имени Мерославского еще полностью не исчезло, и часть патриотов продолжала верить, что соглашение с ним придаст заговору новые силы. Они толкали ЦНК к заключению такого соглашения, и он был вынужден с этим считаться. Поэтому с самого начала возникновения Революционного комитета ЦНК не стал обострять с ним отношения и делал вид, будто ничего о нем не знает. Так, когда в октябре 1862 г. были опубликованы уставы Революционного комитета, орган Центрального Национального комитета «Ruch» заявил: «Организация такого рода не известна ни нам, ни стране, и мы сильно сомневаемся, чтобы генерал Мерославский, слишком хорошо зная о направлении и значительности работ местного заговора, захотел бы создать еще одну какую-то особую заговорщическую организацию под своим руководством или также солидаризовался бы с так называемыми работами, ни на чем не основанными и химерическими». Газета выражала уверенность, что опубликованные документы это «дело интригана, который в целях собственной амбиции обманывает […], с одной стороны, генерала Мерославского и, бессовестно злоупотребляя оказанным ему доверием, компрометирует […] его уважаемое имя, а с другой стороны, орудуя этим именем, обманывает и сбивает с толку […] несколько десятков людей доброй воли, отвлекая их с правильного пути»³⁰⁷.

Хотя это выступление Центрального Национального комитета в очередной раз подтвердило его нежелание ссориться с Мерославским, сам генерал продолжал враждебные действия. В частности, он очень резко прореагировал на факт заключения Комитетом союза с русскими революционными демократами, заявив на страницах своего органа «Baczność» и французских изданий «La Presse», «Le Siècle», «L’Opinion Nationale» («Народное мнение») о своей непричастности к подобной «измене». В газете «Ruch» ЦНК резко ответил на это выступление, назвав его клеветой, имеющей целью вызвать раскол, но опять-таки считаясь с настроениями определенной части «красной» организации, он не отказался от переговоров о соглашении с генералом, начатых еще в конце зимы 1862 г. Сам же Мерославский пытался изобразить дело так, будто соглашение уже было достигнуто весной того же года, а затем Центральный Национальный комитет оказал ему неповиновение. «Еще два месяца тому назад, – писал он, – между нами […] существовало […] согласие и единство […] Если между нами и возникали какие-то споры, то братские, честные и допустимые в вопросе форм революционной организации, прав руководящего Комитета и, наконец, отношения Комитета к своему председателю, […] о принципах же и вопроса не могло быть […] Но что касается положения председателя по отношению к Национальному союзу и его Главному комитету, все честные споры прекратились в августе […] статья устава, предоставляющая председателю право контроля над людьми, принятыми в состав Главного комитета, […] содержащая как бы недосягаемый для вражеской полиции светоч, следящий за нравственностью, патриотизмом и добросовестностью властей, вызвала бунт среди тех, для которых эксплуатация власти становилась впредь невозможной»