Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [106]
Против Мерославского выступило и Общество польской молодежи, прежде его поддерживавшее. Борьбу возглавил 3. Падлевский, избранный председателем Общества и отстранивший Я. Кужину – постоянного представителя Мерославского. Вместе с Ожеховским и Миловичем он вошел в Комиссию, созданную для проверки финансовой деятельности генерала. С финансовыми проблемами, а также с причинами тяжелого положения школы и происходивших там конфликтов разбирался в Генуе секретарь Общества 3. Варылкевич. Встал вопрос о замене Мерославского на посту директора школы Ю. Высоцким, и Падлевский в Генуе обсуждал эту кандидатуру с молодежью. Кандидатура Высоцкого возникла не случайно. Будучи, по словам В. Мицкевича, «полной противоположностью Мерославскому», обладая скромностью, безупречной честностью и прямотой, он пользовался уважением и симпатией в эмиграции. Современники, как, например, Г. Каменьский, сравнивая Высоцкого с Мерославским, ценили в нем не только «более основательные достоинства, проявленные на поле битвы», но и готовность «совершенно отказаться от собственного “я” и отречение от желания блистать собственной персоной». После скандалов, связанных с военной школой, популярность Высоцкого возросла и в среде молодежи. Генерал получил множество писем от учеников школы с просьбой принять управление над ней. Такая же просьба содержалась в направленном ему адресе с 60 подписями, а в марте 1862 г. в Турин были посланы Курчевский, Турцевич и Рогалиньский, чтобы от имени 65 учеников школы ходатайствовать перед итальянским правительством о назначении Высоцкого. Мерославский старался всеми средствами этому воспрепятствовать, пытался запретить ученикам сноситься с Обществом и иметь в школе секцию этого «трактира молокососов», проявляющих «безрассудные», «удивительнейшие», «весьма печальные претензии». Против Общества польской молодежи были направлены интриги Кужины, что привело к его исключению и вынудило его участвовать в ряде дуэлей. Стремясь изолировать от влияния Общества молодежь, приезжавшую из Польши для поступления в школу, Мерославский советовал ей ехать прямо в Геную, минуя Францию, Германию и «всякие излишние этапы, где […] она может погрязнуть в личных делах и бездействии с явным ущербом для общего дела». Те же цели изоляции молодых эмигрантов от Общества польской молодежи и его союзников – парижских демократов преследовало требование Мерославского, чтобы каждый ученик школы «безусловно подчинялся ее уставу», воздерживаясь во время пребывания в ней от принадлежности к какой-либо партии, существующей вне школы, и от переписки с таковой. Тех же молодых, кто нарушал его указания, генерал упрекал в «бесконтрольном и безответственном авантюризме», в готовности «поджечь Польшу ради минутной славы». «Страшнейшим бичом нынешней молодежи» он называл «геростратизм» и, намекая на влияние Польского коло и его идеологии, говорил о «союзе между крайней реакцией и крайней демагогией», о «реакционно-анархической конфедерации», о «реакционно-демагогической» «коалиции шляхетчины и геростратизма, связанных общей […] ненавистью к революционной дисциплине». «Геростратизм» означал для Мерославского неприемлемое для него стремление к социальной революции, и здесь коренилось принципиальное расхождение его с Обществом польской молодежи>266.
Позиция Общества была представлена на страницах его печатного органа «Głos z Paryża i Genui» (журнал выходил отдельными выпусками, и один из них, датированный 3 мая 1862 г., носил название «Głos»). Молодые эмигранты называли себя возлюбленными детьми Польши, они выступали как сторонники освобождения ее путем восстания, заявляя: «Народ! Спасение твое в оружии!». Они клеймили предательство «старого дремлющего консерватизма» – польской реакции внутри страны и за границей. Они отвергали идею монархической Польши и ее старые социальные устои, требуя восстановления родины «на ее исторической республиканской основе, дающей перевес справедливости и всем положительным элементам» как гарантии ее свободы и счастья в будущем. Но на страницах журнала звучали и нотки классового солидаризма – лозунг «единства нации», выражение опасения перед «гайдамацкими ножами» и призыв предотвратить их появление, обещав крестьянам обеспечить справедливый раздел земли после победы восстания. В известном смысле здесь сказывалось влияние идей Мерославского, так же как и в постановке национального вопроса: «Głos z Paryża i Genui» требовал включения в возрожденную Польшу «забранных провинций». Некоторое сходство с программой генерала проявлялось и в определении момента выступления на борьбу. Журнал считал, что «перед лицом продолжающегося сверх всякого предусмотренного срока нынешнего положения, […] перед лицом такого состояния постоянного напряжения […] абсурдом является хладнокровнейший и осторожнейший расчет, а дальнейшее преклонение перед ним равно добровольному отречению от происходившего до сих пор движения – это сложение оружия еще до начала боя!». «Głos» призывал не ожидать пассивно назначенного часа, а активно приближать восстание, чтобы не утратить завоеваний общественного сознания, достигнутых в период манифестаций. В патриотическом настроении народных масс, утверждал автор одной из статен, «мы дошли до максимума напряжения. Продержаться в нем мы еще можем, можем бесконечно его усилить, но лишь при условии, что дадим ему новый и более сильный стимул. Оставшись далее в нынешнем положении, мы […] начнем движение вспять». «Фабиевское выжидание» объявлялось, таким образом, «приговором смерти […] на целое поколение»
