Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - [95]

.

Однако, по крайней мере в период революции 1905 года, многие высокопоставленные чиновники предлагали искать иные в сравнении с применявшимися до революции, то есть нерепрессивные, меры воздействия. И. И. Толстой полагал, что запрет на книгопечатание на украинском и белорусском языках привел к появлению «автономно-сепаратистических стремлений» в этих национальных сообществах[1044], а виленский генерал-губернатор К. Ф. Кршивицкий утверждал, что в новых условиях власти могут опираться исключительно на применение «мер культурного характера». Генерал-губернатор считал, что белорусы вследствие многовекового сосуществования Литвы и Белоруссии с Польшей «по языку и нравам» есть «нечто среднее между коренными русскими и поляками», поэтому белорус «одинаково легко обращается и в русского, и в поляка» и, следовательно, правительство «должно всеми культурными мерами пробуждать сознание в Белоруссии и сохранить белорусов для восприятия русской культуры». При этом, по мнению К. Ф. Кршивицкого, для того чтобы белорусы идентифицировали себя с русскими, следует принять целый ряд мер: как можно быстрее ввести белорусский язык как язык дополнительных католических служб, открыть начальные школы с преподаванием белорусского языка, участвовать в формировании кадров из числа священников местного происхождения[1045], создать для белорусских крестьян более выгодные условия приобретения земли, создать сеть потребительских обществ, издать дешевые книжки для народа «на местном наречии». К. Ф. Кршивицкий считал, что в этой области властям необходима и помощь общественности, поэтому поддерживал сформировавшиеся в крае организации «Северо-западное русское вече» и «Крестьянин». Генерал-губернатор надеялся, что работа станет легче после введения в крае земств[1046].

Предложенная К. Ф. Кршивицким программа напоминала меры, которые предлагали некоторые имперские чиновники уже в начале 1860-х годов. В то время, точно так же как и в 1906 году, некоторые представители политической элиты империи искали «меры культурного характера», способные противостоять польскому влиянию на белорусов. Однако в последние десятилетия существования империи, как и в середине XIX века, имперские власти не решились поддержать институционализацию этого языка даже в начальной школе, неизвестно также и о какой бы то ни было более широкой поддержке печатных изданий на белорусском языке. В принципе, предложения К. Ф. Кршивицкого о белорусском языке как языке преподавания в начальной школе были неприемлемы для абсолютного большинства чиновников как опасные для целостности триединой русской нации.

При этом идея использования белорусского языка во время дополнительных католических служб рассматривалась государственными учреждениями до Первой мировой войны достаточно часто[1047]. Правда, можно предположить, что чиновники нередко понимали введение белорусского языка как этап перехода к русскому языку. Кроме того, часть православных епископов опасалась, что дополнительное богослужение на белорусском языке может привлечь в католическую церковь православных и те обратятся в католичество[1048].

Таких страхов, связанных с дополнительным католическим богослужением на белорусском языке, у чиновников в начале XX века не было, и центральные власти прикладывали значительные усилия, чтобы Святой престол отменил введенный в 1877 году запрет на использование белорусского языка в католической церкви. Рим запрет 1877 года не отозвал, но изменил интерпретацию: позволил пользоваться русским языком перешедшим в католичество русским, а на исторически польско-литовских землях в 1907 году позволил использовать русские говоры, то есть и белорусский[1049]. Во время переговоров российского правительства со Святым престолом началась переписка между государственными учреждениями Санкт-Петербурга и Вильны о подготовке к печати и издании на белорусском языке молитвенников и других книг религиозного содержания. В Вильне с этой целью должна была быть создана специальная экспертная комиссия[1050]. Но местные иерархи католической церкви, например виленский епископ Эдвард фон дер Ропп (Edward von der Ropp), считали, что белорусский язык является только вспомогательным средством для последующего введения русского[1051]. Различные имперские чиновники и позже думали, что введение русского языка на дополнительных католических службах – действенное средство борьбы против «полонизации»[1052], однако эти меры не поддерживали ни католические священники, ни прихожане. Одной из причин, заставлявших католиков противостоять использованию русского языка в дополнительном богослужении (и в преподавании католического вероучения в государственных школах, о чем пойдет речь ниже), была боязнь повторения истории полувековой давности, когда имперские власти вводили дополнительное богослужение на русском языке для того, чтобы склонить белорусов к переходу в православие[1053]. То есть царские власти были вынуждены смириться с тем, что в католической церкви белорусы-католики попадают под польское влияние. Но была еще одна тесно связанная с дополнительным богослужением сфера, в которой имперские власти могли оказывать давление на белорусов-католиков, – преподавание Закона Божьего в государственных школах.