Что ж, по крайней мере, конец света создал много поводов для разговора.
— Так чем же вы занимались после апокалипсиса? — спросила она женщину.
— Воровала, — ответила та. Он похлопала себя по бедру; она не была особенно толстой, но и не была такой, как Яна — одна кожа и кости. — По крайней мере, так скажут эти армейские псы, но ведь вы сами видели, сколько пищи они накопили только здесь. И что дает им право претендовать на эту аквакультурную ферму, как будто именно они, а не кто-то другой, построили и содержали ее раньше?
Яна обратила внимание на ее акцент.
— Вы нездешняя.
— Я три месяца жила возле маяка.
Это не ответ.
— Раньше я была аспиранткой, — сказала Яна. — В области экономики.
Женщина улыбнулась. — Академическая наука.
Яна кивнула.
— А я была биологом. Хотя, подождите, я вам уже об этом говорила. Так вот, Вы говорите «апокалипсис», — продолжала женщина, изменяя направление разговора. — А я называю это «возможностью».
— Мир прекратил существование, — резко сказала Яна.
Женщина пожала плечами. — Не в первый раз. — Она улыбнулась. — Возьмем, например, Черную смерть[5]. Это ведь был апокалипсис. Или эпидемии оспы в Америке. По некоторым данным, в какой-то момент наш вид сократился примерно до двух тысяч особей. До двух тысяч! Нас было меньше, чем сейчас насчитывается американских журавлей. Ну, то есть насчитывалось. Я имею в виду — после того, как их численность восстановилась. Кто знает, есть ли они сейчас?
Они, наконец, спускались вниз, к берегу, двигаясь в тумане, который приближающийся рассвет окрашивал в розовые цвета. Среди этого клубничного сияния женщина вдруг остановилась и пристально посмотрела на Яну.
— Я хочу сказать, что нужно подождать. Я понимаю, сейчас это трудно. Все еще трудно. Границы узкие, пределы невероятно жесткие. Но мы пережили и худшее. И через десять, двадцать, десять тысяч лет… окажется, что для всех нас так было лучше. Кроме тех, кто умер. Сейчас для всех открылись безграничные возможности. Как во времена Черной смерти.
— Не понимаю, — сказала Яна.
Женщина закашлялась, затем отвернулась, чтобы сплюнуть. На фоне сияющего ночного неба берег отливал чернотой.
— Пустые экологические ниши — хорошая возможность для эволюции, — сказала она. — Как в природе, так и в человеческом обществе. Как вид мы имеем возможность стать чем-то гораздо большим, чем мы есть сейчас. Стать лучше. Эволюционировать, чего мы не делали тысячелетиями. В долгосрочном плане именно это имеет значение. Выживание вида. Развитие вида. Кто знает — возможно, мы, наконец, сделаем следующий шаг, станем чем-то вроде транслюдей.
— А как насчет… — Яна указала на себя, потом на нее. На камни на берегу… — насчет жертв?
Какая же ты дрянь, хотела сказать она, но не сказала.
— Что, звучит ужасно? — Женщина закашлялась. — И все-таки жизнь находит себе дорогу. По сравнению с некоторыми это даже не вымирание. — Она широко расставила руки, покачнулась, но успела восстановить равновесие, чтобы не упасть в море. Затем приложила руку к голове, словно испытывала головную боль. — Мы с вами уже переиграли своих соперников просто потому, что остались в живых. Когда мы начнем выбираться из этого кризиса, это будет мир, полный возможностей.
— Вы слишком самоуверенны для того, кто пятнадцать минут назад лежал в погребе, связанный по рукам и ногам.
— В этом погребе не было ничего особенного, — сказала женщина. Она повернулась, чтобы попятиться, и улыбнулась Яне, тогда как свет восходящего солнца, пробиваясь сквозь туман над плечом Яны, окрашивал волосы женщины в неправдоподобно яркие цвета.
— Мы можем держаться вместе, — вдруг сказала Яна, охваченная внезапно вспыхнувшей надеждой. — Мы трое. Так будет безопаснее. Мы можем куда-то уйти. Вы правы, конечно же, вы правы. Мы молоды, мы можем работать. Хоть где-нибудь должна же остаться хоть какая-нибудь община, правда?
— Возможно, нам следует отправиться на юг, в Африку, — с улыбкой сказала женщина. — Именно оттуда всегда приходили волны человеческой эволюции.
Лицо незнакомки теперь казалось совсем нездоровым. В утреннем свете, когда туман рассеялся, Яна видела под ее полупрозрачной кожей множество пурпурных пятен. Ноги у женщины стали заплетаться, но когда Яна сказала, что им нужно отдохнуть, она покачала головой.
— Осталось ведь не так много, правда? Я отдохну, когда мы придем.
Лямки рюкзака она стянула с плеч, словно они причиняли ей боль.
Они прошли еще два километра, но тут женщина стала пошатываться. Она истекла кровью до того, как они достигли разбитого шоссе, обозначавшего то место, где Яна могла повернуть в сторону от берега.
Кровь хлестала из нее — из носа, изо рта, по внутренней стороне ног, она согнулась вдвое и обхватила руками лицо, словно пыталась удержать ее внутри, удержать вытекающую из нее жизнь.
Яна подошла к ней, сняла рюкзак, поддержала ее голову и попыталась успокоить, пока женщина рыдала, истекая кровью. В конце концов она застыла в неподвижности, и Яна уложила ее на землю, сложила руки, разгладила выпадающие волосы и положила камешки на веки, чтобы закрыть бешеные, безумные глаза с белыми кругами.
Яне хотелось остаться и сложить над ней пирамиду из камней, но в ней нуждалась ее собственная Юлианна. А в рюкзаке лежали несметные богатства.
