Полоса отчуждения - [27]

— Дай бог. Может, она только потому ходит за тобой, что соскучилась?

— Ну, я же никуда не исчезаю из дома! Сядь на лавочку и наблюдай, как сынок работает. Почему обязательно надо мешать?

— Ты очень нетерпелив и раздражителен. Наверно, устал за эту зиму: переезд, перевод на другую работу… Конечно, устал, потому и нервный такой.

— Может быть… Меня угнетает, что я из-за каждой мелочи вынужден обращаться к ней за разрешением: мама, можно это или нельзя? Как мальчик. Я несвободен, понимаешь? Я так не привык.

Нина засмеялась: очень уж по-детски это прозвучало.

— Такие вот проблемы, — сконфуженно пробормотал муж.

— Леня, во-первых, прими во внимание, что у тебя очень неуживчивый характер.

— Это давно известно.

— А во-вторых, возьми это в расчет и постарайся переломить себя: будь терпеливее и миролюбивее.

— Почему я должен покоряться? Во имя чего?

— Она мать.

Возразить было нечего, и Леонид Васильевич замолчал.

Супруги некоторое время гуляли молча.

— Знаешь, не обращай внимания, что она там говорит. Делай и делай, как считаешь нужным. Бери пример с меня: я ей не возражаю, а поступаю по-своему. Она мне: выключи газ-от, чего зря его жечь! Я послушно выключила. Она ушла — я включила. Ведь еду-то надо готовить.

— Слушай, ты ее отвлекай от меня, а? Все-таки вы женщины, у вас должны быть общие разговоры…

— О чем? Кто где умер и как хоронили?.. Избавь.

— Тогда работайте вместе.

— О, это мне не под силу! Она бы все рубила, колола, пилила…

— Меня призываешь к смирению, к терпению, а сама потерпеть не хочешь.

— Леня, это твоя мать, а не моя. У меня своя есть.

Тут его осенило:

— Слушай, уведи-ка ты ее куда-нибудь завтра, а? Сходите, Нин, погуляйте. Ну, например, по магазинам. А я б похозяйничал в вишеннике, пока вы там, и поставил ее перед свершившимся фактом. А иначе она не даст мне ничего сделать, хотя вишенник совершенно старый, обновить давно пора.

…Они собирались пойти в магазин, а он похаживал по огороду, как палач в ожидании жертвы, все поглядывал нетерпеливо: скоро ли она там?

Утро разгулялось пригожее — правда, ветерок с реки налетал холодный. Леонид Васильевич пожалел, что не надел свитер, но возвращаться в дом не хотелось. «Ничего, начну работать — разогреюсь».

— Леня, мы пошли! — весело крикнула Нина от крыльца. — Дойдем до промтоварного.

Это означало, что поход у них займет не менее часа. Он проводил их к огородной калитке, постоял: мать и жена удалялись, оживленно беседуя.

— И попутного вам ветра, — негромко сказал он и не мешкая приступил к делу.

Вишенник был очень запущен. Стволы толщиной в две руки стояли густо, были корявы и лишь высоко вверху имели кудрявые веточки с листвой — там, должно быть, появлялись и ягоды, не во всякий год, конечно. «Как только она достает их! — подивился он. — С лесенки? Так ведь легко хвостонуться и ухайдакаться».

А от земли поднимались молодые побеги, которым не хватало света, они тянулись вверх изо всех сил и тоже были длинными и корявыми. У них засыхали боковые веточки — и в будущем, можно ожидать, опять же только самые вершинки и будут плодоносить. Среди этой чащи стояло несколько засохших вишен, и Леонид Васильевич сначала вырубил их. Потом, сосредоточенно поразмышляв, прикинув то и это, принялся за самую старую и толстую; срубить срубил, а повалить не сумел, долго возился с нею, едва выволок на чистинку.

Вишенник приобрел вид лесосеки — полуповаленные деревца лежали так и этак.

Он радовался, представляя, как расчистится эта заросль, как пойдут в рост молодые кусты, да как поставит он потом вот здесь, с краю, скамеечку, на которой можно будет посидеть, любуясь на яблони да сливы.

Старые деревья срубил не все, конечно, — многие оставил; ихний черед наступит будущей осенью или будущей весной. Зато они стояли теперь не мешая друг другу. А общий вид вишенника разительно изменился: как хорошо теперь смотрелись молодые деревца! Да они вот закудрявятся, раскинув боковые веточки…

Давно Леонид Васильевич не работал так вдохновенно, как в этот раз, и вот в самый разгар его трудов раздались вдруг возгласы.

— Ой! Ой! Да ой! — восклицала мать, приближаясь; восклицала так, словно пожаром объяло весь ее дом, и теперь уж не спасти его. — Да что наделал-то! Ты обалдел, что ли! Чево ты натворил! Али пьяной?!

Он несколько растерялся: слишком громким был крик.

Нина шла следом за свекровью, вид у нее был встревоженный.

— Ой! Да ой! — мать хлопала руками по бокам. — Да что у тебя руки-то чешутся! Что ты все рушишь да валишь! Ить сколько ягод на них прошлым летом было! С ума ты сдвинулся, парень!

Нина с соболезнованием поглядывала на мужа, сострадала. Она видела, что он растерян, и не знала, чем помочь, а потому, не в силах вынести этой сцены, ушла в дом.

— Мам, — примирительно заговорил Леонид Васильевич. — Ты посмотри, я вырубил старые, корявые, мертвые. Сушняк это.

— Какой же сушняк — вон на них листья. Али я не вижу!

Она оглядывалась на улицу и прибавляла в голосе, желая привлечь свидетелей к вопиющему безобразию, что натворил сын.

Таня Пикулева вышла на крыльцо — должно быть, как раз привлеченная ойканьем матери.

— Глянь-ка, Тань, что он наделал! Весь вишенник у меня повалил. Чего ему вздумалось! Мешал, что ли?