Полный курс гипноза. Паттерны гипнотических техник Милтона Эриксона - [27]

своих мыслей, совершенно не сознавая при этом своих физических действий, как если бы физическое действие «не являлось составной частью моего мышления». Но подобные физические действия, по-видимому, никак не сказывались на «потоке мысли, столь исчерпывающим образом занимавшем мое внимание», не замедляли его и не препятствовали ему. «Эти действия были ассоциированными, но полностью периферийными... Я мог бы сказать, что они едва касались периферии». В качестве дальнейшей иллюстрации Хаксли привел пример другого вида физической активности. Он вспомнил, как однажды находился в состоянии глубокой рефлексии, когда его жена ходила по магазинам. Он не вспомнил, какие мысли или идеи рассматривал, но вспомнил, что когда его жена вернулась в тот день, то спросила его, записал ли он информацию, которую она сообщила ему по телефону. Ее вопрос удивил Хаксли, он не смог вспомнить ничего, связанного с разговором по телефону, о котором говорила его жена, но вместе они обнаружили информацию, записанную в блокноте возле телефона, который находился на расстоянии вытянутой руки от кресла, где он любил погружаться в глубокую рефлексию. Они с женой пришли к выводу, что в момент телефонного звонка он находился в состоянии глубокой рефлексии, поднял трубку и сказал как обычно: «Да, я слушаю», - выслушал сообщение, записал его, после чего у него не осталось никаких воспоминаний об этих событиях. Он припомнил только то, что работал в тот день над рукописью, которая и поглотила все его внимание. Он объяснил, что для него было вполне обычно начинать ежедневную работу с погружения в состояние глубокой рефлексии в качестве предварительного процесса направления и приведения в порядок мыслей, которые позже в тот день находили отражение в его работе.

В качестве еще одного иллюстративного примера Хаксли привел случай, когда его жена вернулась домой после кратковременного отсутствия, нашла дверь закрытой, как обычно, вошла в дом и обнаружила заказное письмо, лежавшее на видном месте на столе в прихожей, предназначенном для почты, специальных посланий и т. д. Она обнаружила Хаксли тихо сидящим в его кресле, очевидно, в состоянии глубокой рефлексии. Позже в тот день она спросила о времени доставки заказного письма и узнала, что он ничего не помнит о получении писем. Однако они оба поняли, что почтальон, определенно, звонил в дверь, что Хаксли услышал звонок, прервал свои занятия, подошел к двери, открыл ее, принял письмо, закрыл дверь, положил письмо на положенное место и вернулся в кресло, в котором она его и нашла.

Оба этих примечательных события произошли сравнительно недавно. Хаксли припомнил их только как случаи, о которых ему рассказала жена, но не считал, что эти сообщения являются реальным описанием значимого физического поведения с его стороны. Он мог лишь вывести на этом основании, что,

должно быть, находился в состоянии глубокой рефлексии, когда они произошли.

Впоследствии его жена подтвердила предположение, что его поведение было полностью «автоматическим, подобным машине, движущейся выверенно и точно. Настоящее удовольствие видеть, как он достает книгу из книжного шкафа, снова садится, медленно открывает книгу, берет очки для чтения, немного читает, а затем откладывает книгу и очки в сторону. Позднее, даже через несколько дней, он замечает книгу и спрашивает про нее. Муж никогда не помнит, что он делает или о чем он думает, когда сидит в том кресле. Просто вдруг оказывается, что он сидит в своем кабинете, погруженный в работу».

Другими словами, когда Хаксли находился в состоянии глубокой рефлексии и, как кажется, полной отчужденности от внешней реальности, целостность задачи, выполняемой в этом ментальном состоянии, затрагивалась внешними стимулами, и тогда какая-то периферийная часть сознания позволяла писателю воспринимать эти стимулы, осмысленно реагировать на них, но без какой-либо фиксации в памяти, как стимула, так и его собственной осмысленной и адекватной реакции. Расспросы его жены впоследствии показали, что, когда она была дома, Олдос в состоянии глубокой рефлексии не обращал никакого внимания ни на телефон, даже если он звонил совсем рядом, ни на звонок в дверь. «Он полностью зависит от меня, но если я крикну ему, что ухожу, он обязательно услышит телефон или звонок в дверь».

Хаксли объяснил: он полагает, что может вызвать у себя состояние глубокой рефлексии в течение примерно пяти минут, но при этом «просто отбрасывает все якоря» любого осознания. Однако он не мог описать, что именно он имеет в виду и что он ощущает. «Это весьма субъективный опыт», в котором он, очевидно, достигал состояния «упорядоченной ментальной организации», обеспечивавшей упорядоченное свободное течение мыслей, когда он писал. Таково было его окончательное объяснение. Он никогда не думал как-либо проанализировать то, что именно представляла собой его «глубокая рефлексия», и не считал, что способен ее проанализировать, но предложил попытаться это сделать в качестве экспериментального исследования в день нашей совместной работы. Вскоре стало ясно, что, когда Хаксли начинал погружаться в свои мысли для достижения состояния глубокой рефлексии, он действительно «отбрасывал все якоря» и, по всей видимости, полностью отключался от всего вокруг. Во время попытки пережить свой субъективный опыт и припомнить процессы вхождения в глубокую рефлексию он достиг нужного состояния через пять минут и вышел из него через две, насколько точно я мог это определить. Его комментарий был следующим: «Послушайте, мне чертовски жаль. Внезапно я почувствовал себя полностью готовым к работе, но мне было нечем себя занять, и я понял, что мне лучше выйти из этого состояния». Это была вся информа