Полное собрание стихотворений - [6]

Шрифт
Интервал

Но все прошло так быстро, так нежданно...
Мы разошлись уже, когда в саду туманном
Кружились первые осенние листы...
Когда-то, чтоб еще безумней было счастье,
Весна коснулась нас своей волшебной властью;
Теперь же осень грустно убрала
Листвой увядшею, эмблемой страсти дальней,
Аллею, по которой ты ушла, -
Чтобы разлука нам была еще печальней...

32

А.А.Таскину

Закат был золотым, а ночь потом пришла
Такою медленной, такою странно синей...
И синяя печаль мне на душу легла,
Как на душу пчелы умершей меж глициний.
Почти что хорошо. Не закрывая глаз,
Живу как будто бы с закрытыми глазами.
Я знаю, я вплету в узор певучих фраз
Слова, которые нельзя назвать словами.
Почти что хорошо. Почти. И только жаль,
Что завтра будет то, чего сейчас не надо,
Что эта синяя, бездонная печаль
Уйдет из глаз моих, как эта ночь из сада;
Что завтра буду я опять, опять собой,
Что солнце медленно зажжет цветы глициний,
И сердце вырвется разбуженной пчелой
Навстречу золоту из этой сказки синей!
И хочется, чтоб все окончилось не тем,
Чем кончиться должно, а новой, долгой тайной,
И чтоб в моих глазах осталась бы совсем
Печаль, которая пока еще случайна...

33

Я боюсь: не такими мечтами,
Как мои небольшие мечты,
В своем сердце, предутреннем храме,
Засветишь незажженное ты.
Я пришел для неясного счастья,
Я одной только сказки хочу,
Я хочу мимолетно, не властью,
Прикасаться к душе и плечу.
Мне казалось в часы моей скуки,
Что о том же скучаешь и ты,
Что твои запрокинуты руки
В октябре, когда вянут листы.
Мне казалось, что мягкого тона
Тишина твоих платий и снов,
Что ты любишь утят, анемоны
И печаль моих длинных стихов.
Мне казалось... Мне только казалось...
Мне, вернее, хотелось, чтоб ты,
Как безоблачный день, отражалась
В синеве моей первой мечты.
Но потом я подумал: «А если
Только грезам усталым моим
Силуэт в темно-розовом кресле
Показался родным и больным?
Может быть, ты безмерно чужая?
Может быть, ты печальна не тем?»
И с тех пор я боюсь... я не знаю...
Я моих не кончаю поэм...
И с тех пор начало мне казаться,
Что ты стала иной, чем вчера:
Разучилась цветам улыбаться,
Забываешь грустить до утра.
Что ты хочешь чего-то другого,
Чем мои небольшие мечты,
Что обману красивого слова
Отдаешься зачем-то и ты.
И пока я враждую с собою
И гадаю, ты та иль не та, -
Ты моею усталой рукою
Мной самим от меня заперта.
И я знаю теперь безвозвратно,
Что я больше не буду твоим:
Я мечтал о слегка непонятном,
О желаньи, скользящем как дым;
Я мечтал о простых разговорах,
О букетах фиалок, - не роз,
Об одном только жесте, которым
Поправляют изгибы волос;
Об улыбках, как в старом романе,
В позабытом, наивном саду...
– Я найду! В этом русском тумане
Я себе небольшое - найду!

34. Упрек

Ты иногда меня почти любила;
И не сердись: я говорю «почти».
А если ты забыла, то прочти
В моих глазах все то, что ты забыла.
В томительный и длящийся узор
Не сплетены судьбою жизни наши.
Ты - отнята; но я из тех, чей взор
Допьет до дна святую горечь чаши.
Пусть будет так. Но страшен мне недуг
Моей души, привыкшей к грезе вольной.
Мой дорогой, мой нехороший друг,
Мне иногда бывает слишком больно...
И медленно, но зная все пути,
В мои глаза, покорные бессилью,
Приходит, чтобы больше не уйти,
Печаль любви, которой смяты крылья.

35. Песня русского Пьеро

За модой небо не следит
И этой ночью, за опушками,
Свою улыбку утаит
Вуалью с золотыми мушками...
И я, опаловый Пьеро,
Иду дорогой лунной, длинною,
И все кругом напоено
Моей печалью мандолинною:
И ночь, и звезд падучих нить,
И сад, овеянный жасминами...
Меня хотели не пустить
Те, что скучают с Коломбинами!
Но я в открытое окно
Ушел от вин, горящих блестками,
Чтоб было мне не все равно,
Какое небо за березками;
Чтоб зацепил паук меня
Своей вечерней паутинкою,
Чтобы до завтрашнего дня
Я шел случайною тропинкою;
И чтоб успел я где-нибудь,
Перебиваемый лягушками,
О том, что я люблю, шепнуть
Вуали с золотыми мушками.

36. В санатории

«Как снега на горах прозрачна пелена;
Как медленно внизу туманы гасят дали;
Давайте руку мне... Дойдемте до окна...
Но тише: - я боюсь, что вы уже устали...
Не правда ль, хорошо сейчас лететь стрелой
На лыжах вниз, в овраг, и дальше, в лес лиловый?
Мне доктор говорил, что этою весной
Вы будете уже почти совсем здоровы.
Теперь же надо ждать, и терпеливо ждать,
Подушку вышивать, просматривать журналы,
И, главное, себе напрасно не внушать,
Что будто бы вам жить осталось слишком мало!»
...Как снега на горах прозрачна пелена!
Но медленно внизу туманы гасят дали,
И ночь придет. Совсем. Томительно темна
Для тех, которые, быть может, не устали.
Как свечи, догорит последний, тусклый час,
Уныло-долгий гонг напомнит об обеде,
Внизу зажгут огни, - и я уйду от вас,
Печальной, маленькой в своем пушистом пледе.
Мне бесконечно жаль сплетенных этих рук,
Судьбою созданных для женственной печали,
Для осторожных встреч и медленных разлук, -
Которых никогда еще не целовали...
Проходят дни. Пройдут. Меня зовут дела,
И прежние края, и та, что мне писала, -
И тонкая рука, томительно бела,
Останется одна на складках одеяла.
А там - придет весна. В последний раз снега
Зажгутся, чтоб совсем погаснуть. Вы найдете,
Что ночь мучительно и тягостно долга,
Что не заснете вы, - и вы совсем заснете...

Еще от автора Дмитрий Иосифович Кленовский
«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)

На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.