Полковник - [27]

Каждая эпоха выдвигает свои идеалы научности, логичности, гармонии и полезности. Ученый, можно сказать, тоже житель своей эпохи, и он, может быть, неосознанно, но всегда стремится оформить известное ему знание в такие структуры, которые наиболее созвучны духу времени. Фактом культуры нашего общества и нашей эпохи является и наша встреча, наш симпозиум, наш базар… информационный!

«Какой базар?! При чем тут культура какая-то, если речь идет о науке, о самом Эксперименте?!» — недоумевал мэнээс Скачков. Но особенно недоумевать было некогда, докладчики сменяли друг друга, имена звучали, одно почетнее другого, к трибуне (в двух шагах от мэнээса) выходили люди, которых до этого он знал лишь по портретам. Смотрел во все глаза и впитывал так неожиданно привалившее счастье. Не забывая, конечно, о главной обязанности — фиксировать добросовестно все, что говорилось. А говорилось порой такое, что уж насколько поднаторел в науке ум мэнээса Скачкова, и то замирал он то и дело, слыша невероятные высказывания, со страхом ждал, что зал вот-вот взорвется от смеха или гнева, но нет — спокойно все в огромном было зале. И тогда с горечью осознавал Скачков свой собственный невысокий уровень научного развития…

Вечером мэнээс, поставив стул на стол, смывал неровно нанесенную на потолок грунтовку, создавал более тонкий и равномерный слой по всему потолку. К полуночи от неудобства позы болела шея. Близко висящий над головою потолок, весь в сыроватых, желтоватых, неправильных пятнах, в трещинах, отслоениях, словно резонатор, возвращал поздними вечерами мэнээсу Скачкову многие речи очередного дня симпозиума…

— …Таким образом на сегодня совершенно ясно, что наследственный иммунитет — универсальный принцип защиты от микробов. Однако разработка учения о нем, несмотря на множество факторов и теоретических представлений, до сих пор находилась в начальной стадии развития. Лишь открытие распада Круглова поможет проследить всю структуру наследственного иммунитета, созданного на сегодняшний день природой, — от человека до амебы. Именно до простейшей амебы от сложнейшего организма, которым на сегодняшний день является человек. Только непрерывное прослеживание, которое во всех деталях позволяет наблюдать уникальное открытие века — распад Круглова, — качественно обновит всю иммунологию, превратит ее в точнейшую науку…

Нанеся побелку на вчерашнюю грунтовку, мэнээс Скачков оставил по совету знающих людей все окна на день открытыми, поехал в Центр на службу. Вечером, домой вернувшись и свет зажегши, он тихо ахнул — такое печальное зрелище открылось ему. Все пятна и пятнышки, даже самые незначительные, все неровности нанесения грунтовки на свежепобеленном и хорошо высохшем с открытыми окнами потолке его выступили с такой подчеркнутой ясностью, что жить под таким потолком не было никакой возможности. Мэнээс Скачков переоделся в тренировочный костюм, голову прикрыл лыжной шапочкой, а в таз налил воды. И шваброй, прямо с пола, стал смывать с потолка вчерашний труд. Мэнээс макал в таз швабру, яростно тер над собой потолок, а грязная вода, стекая, попадала на него, и скоро он был уже мокрым и грязным. Но уже половина потолка очистилась, и, на кухне наскоро напившись чаю, мэнээс за вторую половину принялся. Трудно было очистить потолок возле абажура с лампой, тут уж пришлось подтянуть стол, на него стул взгромоздить и со стула осторожно кистью промыть потолок вокруг абажура.

На этот раз мэнээс решил грунтовку развести пожиже, но, жидкая, она не очень замазывала трещины, всевозможные точки, пятна — раз по десять приходилось кистью водить по одному месту. Мэнээс Скачков не торопился, куда ему спешить? Отработав очередной квадрат потолка, он спускался с сооружения стол-стул и любовался снизу на проделанную работу. Затем передвигал стол на другое место и принимался за следующий квадрат. Сверху на него текло, шея уставала, но он только насвистывал, стараясь лишь, чтоб переходы от одного квадрата к другому получались незаметными. Получалось вроде бы незаметно, во всяком случае, когда спускался вниз, было незаметно, и когда к дверям отходил, прищурив глаз, от дверей рассматривал. Мэнээс насвистывал полузабытую студенческую песенку:

— Шел ген по геновой дорожке,

Навстречу ему фен, на феновой ножке,

Здравствуй, ген…

А был уже поздний час, обрабатывая карниз над окном, мэнээс Скачков, в неудобном положении находясь, видел за окном луну и быстро плывущие по лунному зеркалу клубящиеся облака. Игольчатая ветка покачивающейся за окном сосны то входила слегка в лунное зеркало, то вновь освобождала его. Смахивая кистью за карнизом паутину, мэнээс Скачков боковым зрением видел эту картину — яркая луна, клубящиеся быстрые облака, до мельчайшей подробности пронзенные лунным светом, и эту игольчатую сочную ветку, слегка касающуюся луны. Чтобы не капнуть на горячую лампочку, мэнээс выключил ее совсем, благо сильный свет из-за окна позволял это. К концу второй недели мышцы уже не так быстро уставали от физических движений, уже удовлетворение какое-то возвращалось к ним. Сырой потолок источал первозданность в призрачно-рассеянном свете, что окружал висящего на карнизе мэнээса Скачкова, мягко клубились оборванные по стенам обои. Да, за потолком пришлось уж взяться и за обои, конечно же они после такой побелки не будут годиться никуда, мэнээс Скачков обрывал их теперь где только мог. Вероятнее всего, теперь и пол, заляпанный донельзя, придется красить заново. Но об этом думалось отдаленными мыслями; главное — потолок! Кончить его, а остальное все уж к нему само собой подтянется, и стены, и пол…