Полковник - [25]
— А скажите, Феодосия Николаевна, на даче работа большая?
— Видите ли, в принципе лишь готовить питание. Завтрак утром, ужин вечером, обед также с вечера, чтобы я могла лишь днем подогреть, у нас газ…
— Газ — это хорошо, Феодосия Николаевна.
— Еще бы, еще бы… так на чем же мы… опять вы перебили…
— Вы, Феодосия Николаевна, на том, что обед будете сами подогревать, а я только буду завтрак и ужин.
— Ну да, ну да, итак — на вас готовка питания, кроме этого, конечно, закупка продуктов по списку, какие надо будет сделать на зиму запасы, общий порядок, конечно, цветы там, дорожки, так что подумайте.
— Я подумаю, Феодосия Николаевна.
— Подумайте, подумайте.
— Я подумаю, подумаю, Феодосия Николаевна.
— Да-а! Совсем забыла сказать, что по воскресеньям на дачу съезжается вся наша семья, обычно-то они отдыхают в Крыму или в Прибалтике, но на воскресенье обязательно все съезжаются на дачу. Все везут продукты с собой, и получается застольщина, очень, знаете ли, приятно. Если пожелаете, можете принять участие в воскресной застольщине, подумайте.
— Я подумаю, Феодосия Николаевна.
— В застольщине, естественно, за свои кровные. Подумайте.
— Я обязательно подумаю, Феодосия Николаевна…
Надо было думать, надо было решать, уже предварительный список всех этих белил, грунтовок, купоросов поверг мэнээса Скачкова в трепет, совершенно выбивал из отлаженного годами сторублевого бюджета.
В обед подошла его очередь сидеть в кабинете директора на трех телефонах — желтом, синем и зеленом. Мэнээс Скачков сидел в обезлюдевшем на час непривычно тихом институте и думал. Собственно, думать-то было особенно не о чем, надо соглашаться на Феодосию Николаевну и хотя бы некоторое время пожить на ее деньги, свои откладывая полностью. Надо лишь решить, будет ли принимать он участие в воскресных застольях или, как разрешено ему, проводить время дома. Тратиться в воскресенье так и так ему придется, но вот что выгоднее, в какой форме лучше всего организовать воскресные затраты? Это занимало мэнээса Скачкова, когда зазвонил вдруг зеленый телефон. Появись на зеркальной полировке директорского стола кобра, мэнээс Скачков и то бы, наверное, поразился меньше, чем при виде этого трещащего, звенящего, помигивающего зеленым глазом крайнего справа телефона. Только этим, по-видимому, и можно объяснить, что он не сразу, как того требует обеденная инструкция, схватил трубку на зеленом.
— Какого черта, — мэнээс услышал, — вечно спят у вас в НИИ!
— Я… я… — залепетал мэнээс Скачков. — Не… это…
— Фамилия! — потребовал голос, не такой уж и громкий, грозный, как показалось мэнээсу Скачкову вначале, а голос очень сочный, плотоядный какой-то, как бы уже в одну минуту обнюхавший неведомого мэнээса Скачкова с ног до головы, пробующий уже на вкус, поближе за грудки подтянувший его.
И задумался на пару секунд сочный голос, изъявив слабую заинтересованность: «Проглотить или отвернуться?» Ох, как забилось от этого сердце мэнээса, ах, да не все ли равно! Такое зеленое, великое дело, такой сочный голос у первого зама (мэнээс конечно же узнал!), прикоснуться, приобщиться ко всему этому великому (пусть даже через проглатывание, пусть через что угодно!) — это ж великая честь, предел мечтаний, вожделений, сладкий, захватывающий риск, настоящая жизнь, а не прозябание — всё, всё, всё!!!
— Ну что — опять уснул? — спросил сочный голос — Звать-то как?
— Мэнээс, — сказал мэнээс Скачков.
— Мэнээс? — расхохотался сочный голос. — Ха-ха-ха, мэнээс… Ну, брат, даешь, ведь так и уморить можно, ты что — нарочно?
— Да я…
— Ох-хо-хо… мэнээс… ну и ну… ну-у… уф…
— Да я только…
— Не-е… не смеши, будь добр, мэнээс, не смеши, уморил ведь и так! Ох, ну ладно, ты слушай, да как все ж тебя, фамилия-то есть, а?
— Есть, Скачков-мэнээс.
— Ну хорошо, Скачков-мэнээс, ты глянь там, кто у вас есть там поблизости, директор, зам, все равно.
— Да нет никого, на обеде все.
— Вот черт возьми-то, что же делать, а?
— Не знаю.
— Ладно. Давай-ка хоть ты сюда двигай.
— Я?
— Ты, ты, кто ж еще-то, раз у вас шаром покати, писать-то еще не разучился? Ну, ну… давай, брат, приезжай, Центр знаешь? Вот и двигай.
— А-а… пропустят?
— Я позвоню на проходную, как там тебя… Скачков?
— Скачков.
— Ну-ну, Скачков так Скачков, скачи, Скачков, скачи…
С вводным докладом выступил первый зам. Он говорил кратко и понятно. Биология изучает жизнь. Но не чью-то конкретную, а жизнь как явление природы, как особую форму существования и движения материи. И все же на вопрос, что такое жизнь, биологи до сих пор ответить не могут. Не могут, несмотря на огромный опыт наблюдений над разнообразными формами проявления этого очевидного и невероятного феномена. Поиски элементарного носителя жизни, этой грани, разделяющей живое и неживое, казалось, вот-вот увенчаются успехом. Сначала на эту роль претендовал отдельный организм, затем клетка, потом молекула. Разделяя носителя жизни на фен и ген, мы еще больше запутались. В последнее же время у макромолекулы, у клетки, появились в этом плане соперники, занимающие, казалось бы, совершенно противоположные места на шкале уровней организации живой материи: это популяция, биоценоз, биосфера и даже такое понятие, все чаще мелькающее на страницах научных журналов, как «живая вселенная». Какое же все-таки из этих определений нам следует принять за исходное при построении естественного биологического порядка? На сегодняшний день в молекулярной биологии сложилась парадоксальная ситуация, еще совсем недавно казалось — как близки мы к решению проблемы жизни, сегодня же очевидно — так далеко от этого решения мы еще не были никогда. Собственно, сложившаяся в биологии ситуация во многом характерна и для остальных наук — космологии, физики, химии… Все, как и мы, биологи, стоят перед проблемой пересмотра научных истин с качественно новых позиций. Физики, скажем, обещавшие нам, что вот-вот будет открыта единая формула поля, уже и не заикаются об этом. И так во всех областях науки — повсеместно идет ниспровержение каких-то аксиом, в общем, типичный путь науки — от ложного знания к истинному незнанию! Но, кажется, на сегодня положение а науке в корне меняется. Истинное незнание наконец-то становится истинным знанием. Открытие РК — распада Круглова — выводит не только биологию, но и всю науку на качественно новый виток. Для нас же, биологов, это подлинная революция, ведь в результате РК впервые в чистом виде будет получен первичный биологический субстрат — феномен того очевидного и невероятного, что мы называем жизнью. Дело теперь за тем, чтобы нам, ученым всех направлений, собравшимся здесь, в Центре Науки, разработать четкую методологическую основу уже начавшегося волею судьбы Эксперимента, создать трафарет биологического мироздания, чтобы РК — распад Круглова — прошел для нас без всяких осложнений, а
Юрий Александрович Тешкин родился в 1939 году в г. Ярославле. Жизнь его складывалась так, что пришлось поработать грузчиком и канавщиком, кочегаром и заготовителем ламинариевых водорослей, инструктором альпинизма и воспитателем в детприемнике, побывать в экспедициях в Уссурийском крае, Якутии, Казахстане, Заполярье, па Тянь-Шане и Урале. Сейчас он — инженер-геолог. Печататься начал в 1975 году. В нашем журнале выступает впервые.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.