Полкоролевства - [21]

Люси понимает, что ей не хватит места на странице, и пишет мельче — буковки получаются наподобие буковок в миниатюрных книгах кукольного домика.

…Она отодвигает меня на край стола, чтобы перечитать завтра, но во вторник ты даешь ей два эссе и пачку стихов, а в среду — еще рассказ, — и так до возвращения твоей постоянной помощницы. Прежде чем уйти, девица из Беннингтона складывает рукописи стопкой (причем «Румпельштильцхен» оказывается в самом низу) и оставляет на полке в твоем кабинете.

Фрэнсис Райнлендер

В палате справа от Люси Фрэнсис Райнлендер продолжал натягивать на колени полы слишком короткого халата. Эл заглянул в анкету.

— Провоцирующий фактор?

— Я потерял сознание в вестибюле гостиницы, — сказал старик. — Брат заставил меня перед отъездом с утра пойти к врачу. Думаю, я забыл позавтракать.

Фрэнсис тащил сумку с вещами по полупустой парковке Годфордской мемориальной больницы; мысль о том, что у него здесь могут что-нибудь обнаружить и в результате оставить в одной из тихих уютных палат, была не лишена приятности. Солнечный свет, заливавший стол Энджи Биддл, сестры на приеме, окружал ее слегка размытым ореолом. Энджи когда-то училась вместе с сыновьями Райнлендера.

— Позвонил Джордж, — сказала она Фрэнсису. — Он хочет, чтобы мы вас осмотрели, прежде чем вы уедете домой.

— Меня положат в палату одиннадцать двадцать пять?

Энджи сочла, что это вполне вероятно.

— Медбрат приходит в десять. Оставьте вещи здесь. — Она показала на стул рядом с собой.

— Мне Джордж говорил, Маргарет Уэст умерла? Ты ведь у нее музыке училась, — сказал Фрэнсис.

— Маргарет пела на моей свадьбе. Помните, ее еще наградили специальным значком за песню, которую ей заказали для парада в Годфорде по случаю двухсотлетия независимости? Она тогда так смутилась. Не думала, что песня так уж удалась.

— Хорошая песня, — сказал Фрэнсис. — Я тогда шел с барабаном по Главной улице.

Годфордский уличный оркестр следовал за пожарной машиной, та ползла со скоростью пешехода, за рулем был Фред Уиллис, начальник добровольной пожарной команды, а рядом с ним сидел мэр. Они остановились напротив пушки с семью черными ядрами, сложенными пирамидой на треугольной лужайке, где Главная встречалась с Хай-стрит. Зрители — их было вряд ли больше участников парада — стояли или сидели вокруг. Младенцы ползали по траве, а собаки вынюхивали лакомства, пока городские знаменитости, сменяя друг друга, читали Декларацию независимости.

— Я обычно ждал подлого короля и злобных индейцев, — сказал Фрэнсис. — А тебя не интересовало, что на самом деле значит «незапятнанная честь»[23], если она вообще существует?

Энджи ничего в этом роде не интересовало, она такого не помнила.

— Маргарет Уэст! — протянул Фрэнсис. — Когда мне было пятнадцать, она передавала мне своих младших учеников, чтобы я мог заработать.

— Вот так вот взять и умереть, — сказала Энджи.

Вошел медбрат.

— Это мистер Райнлендер, — сказала Энджи и обратилась к Фрэнсису: — Он вас проводит.

— Я могу рассчитывать на палату одиннадцать двадцать пять? — спросил Фрэнсис медбрата и услышал:

— Почему нет?

Это был тучный моложавый мужчина с волосами, собранными в хвост, и усами такого оранжевого цвета, что Фрэнсис не мог оторвать от них глаз.

— Брат обо мне беспокоится, — сказал Фрэнсис, а мужчина повторил свое «почему нет», хотя и не ясно, в связи с чем, и спросил, помнит ли мистер Райнлендер, что ему не следует завтракать.

Райнлендер и не завтракал. Медбрат заполнил его кровью несколько пробирок, каждая из которых закрывалась резиновой пробкой своего цвета и снабжалась ярлыком с его именем. Потом осведомился у Райнлендера, как он себя чувствует. Фрэнсис сказал, что вчера за ужином его подташнивало, но при этом утаил от чужака с оранжевыми усами, что сидеть ему пришлось рядом со своей невесткой Сибиллой, а ее источающая невыносимый аромат засахаренная роза упала в его рыбный суп, так что ему пришлось выскочить из-за стола, извиниться и сказать, что ему нужно прилечь. Он вышел и лег на диван в гостиной, где круглые сутки, не переставая, гремела музыка детей Джорджа.

Когда медбрат сказал, что Фрэнсис может идти, тот продолжал сидеть. Похоже, он просто не мог встать.

— Если хотите, Энджи вызовет такси.

— Нет, нет. Благодарю. — Райнлендер поднялся.

— А теперь вам нужно поесть. В Нью-Йорке у вас есть врач? Он может позвонить и узнать результаты анализов.

Фрэнсис Райнлендер смешался с толпой под полуночным небом нью-йоркского Центрального вокзала, где созвездия обведены зодиакальными фигурами и снабжены соответствующими подписями, уже в третьем часу пополудни. Гремел духовой оркестр, расположившийся рядами перед мраморной лестницей. Рядом с тромбонистом сидел малыш. Тромбонист дул в свой тромбон, а мальчик — в соломинку, заставляя пузыриться молоко в стакане.

Как получилось, что палец Райнлендера на кнопке «Выкл.» миниатюрного телевизора в такси все время нетерпеливо, настойчиво включал музыку? Он даже подумывал воззвать к таксисту, чей плоский затылок без посреднических услуг шеи вырастал из массивной спины; мужчина явно напоминал кого-то из комиксов Чарльза Аддамса