Политика - [19]
— Точно, — сказала Нана, улыбнувшись, — это его пуританская половинка. Не выносит расточительства.
Моше развел руки жестом “ну чего пристали?”.
— Как там этот стиль, ну тот, в Индии, ну, который Лютьенс?… — спросил он.
Но Анджали уже перебила его.
— Ой, этот браслетик, тааакой классный. Я тебе скаала в тот раз? ну, тогда, что он такой милый, бесподобный просто. Где купила? — спросила она у Наны.
— Ну все-таки, как он называется? — спросил Моше.
— Ой, правда? — сказала Нана. — Правда-правда? Нет, ты не скаала. Я ужинипомню даже, может у Хокстона в бутике, или нет нет нет нет точно маленькая такая лавочка, во дворе, ну знаешь там если чуть пройти по Брик-лейн, там дворик такой с магазинчиками. Точно, помойму там где-то, — сказала она. — И еще я там нашла напульсник таакой клевый, в па-а-алосачку красно-бело-синий, и написано “Я люблю Париж” и Эйфелева башня маленькая привешена. Надо туда съездить, точно. Не в Париж, на Брик-лейн.
— О, точно, — сказала Анджали. — Классно, надо съездить.
— Ну, вопщем, — сказала Нана, ухмыльнувшись, — в Париж тоже можно.
— А я тебя водил уже на Брик-лейн за рогликами с начинкой? — спросил Моше.
— За рогликами? — спросила Нана. — Ты говоришь “роглики”?
— Ну, да. А что? Нельзя?
Анджали закурила.
— Рогалики, — сказала Нана. — Это называется “рогалики”.
— Ну не знаю, — сказал он, — может, в Эджвере и говорят “рогалики”, а у нас так “роглики”. И вообще.
Анджали выпустила в сторону Наны струйку дыма и замахала руками, разгоняя его.
— Так ты из Эджвера? — спросила она. Спросила у Наны.
— Ну да, — сказала Нана.
— Во даешь, — сказала Анджали. — А я из Кэнонс-парка.
— Правда? — Нана просто пищала от изумления.
— И вообще, — сказал Моше, — всетки надо туда съездить, в булочную на Брик-лейн. Там все такое дешевое, типа пенсов псят за роглик, что-то так. С сыром, с лососем, и еще всякие.
— Да знаю, знаю, — сказала Нана.
— М-м-м, — сказал Моше.
— Там так классно, — сказала она Анджали, — када идешь поздно из клуба, или еще как.
— Да, точно, — сказала Анджали.
— Отличное место, эта Брик-лейн, — сказал Моше, — роглики там и этот бар, как его, “Двести девяносто один”, или нет, “Сто девяносто два”, нет, вспомнил, “Девяносто три фута на восток”. И еще карри, — добавил он. — Там ресторан есть, “Прим”, знаете? Индо-сарацинский стиль, вот.
— Как? — переспросила Анджали.
— Индо-сарацинский стиль, — повторил Моше. — Ну, в котором строил Лютьенс. В Индии, Нью-Дели. Дворец, готика экзотики.
— А, да, — сказала Анджали, — и чего?
— Нет, ничего, — сказал Моше, — ничего, просто мне нравится, типа. Ну, разговор поддержать.
— Знаешь, — сказала Нана, — больше всего зданий в стиле “Баухаус” в Тель-Авиве. Они там строили дома для рабочих.
— Нет, — сказал Моше, — не знал этого. Я этого не знал, милая.
6
Нет, Моше не был положительным еврейским мальчиком. Он не интересовался историей еврейского народа. Если попросить Моше найти Тель-Авив на карте Израиля, я не уверен, что у него это получится.
По поводу национальной принадлежности у меня тоже есть теория. Национальности не существует, точно так же, как и любви. Вообще-то национальность и есть любовь.
Временами Моше нравилось представляться евреем. Иногда он ощущал в себе лояльность. Но его не слишком заботила судьба его народа. Он не беспокоился о собственном еврействе. Отчасти оттого, что евреем он был только по отцу. А еще потому, что его отец был не слишком еврейским евреем. В 1968 году отец Моше эмигрировал в Израиль. В 1973 году отец Моше вернулся. Он был сыт Израилем по горло. В 1975 году он благополучно женился на девушке по имени Глория, и она не была еврейкой.
Как-то за воскресным обедом Моше с удовольствием рассказывал Нане и милому Папе, как он ненавидел Пасху. Ему пришлось отмечать ее всего один раз, сказал он. Но этого было достаточно.
— Знаете, что делают на Песах? — спросил он. — Сначала ищут мацу, самый младший сын ищет мацу, а мой дедуля спрятал ее в туалете наверху, прямо в бачок, ну где поплавок и все такое. А потом ее надо есть. И мне пришлось все это съесть. Это было ужасно. Не знаю, как он туда забрался, мой дедуля. У него был паркинсонизм. Но он как-то умудрился туда залезть.
Папа решил, что это довольно смешно. Нана решила, что это очень смешно. Она засмеялась, плотно сжав губы и потряхивая головой. Потому что за секунду до этого отпила большой глоток воды.
— А потом, — продолжал Моше, — надо было петь пасхальную песню.
— Песню? — спросил Папа.
И Моше спел им:
— “Одного ребеночка, одного ребеночка, купил отец за два цуцима, одного ребеночка, одного ребеночка”. На самом деле, чудесная песенка. Про ребенка, про кота, про собаку, про палку, про огонь, про воду, про быка, про мясника, и потом ангел смерти убил мясника, а тот убил быка. Ну, то есть наоборот, мясник убил быка, а ангел смерти мясника. Пока не споешь — не отстанет.
Иногда Моше хотелось быть лояльным. Но чаще — нет. Он не понимал безоговорочной преданности. Когда Папа однажды загрустил из-за процесса над подполковником СС Адольфом Эйхманом, Моше тоже расстроился. Печально, сказал Моше, что правосудие допустило столь вопиющий промах. Но Папу расстроило вовсе не это. Папа не разделял мнение Моше о том, что на самом деле перед судом должен был предстать Шимон Визенталь, маниакальный охотник на нацистов.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Москву не зря называют нынче «воровским Римом», «криминальной столицей мира» и «российским Чикаго». Москва — поле боя бандитских войн, арена сражений. Здесь собрались не банальные преступники, но истинные короли криминального мира. Здесь не просто совершаются преступления, но плетутся изощренные интриги на немыслимом уровне «бандитской политики». Здесь не просто нарушают закон, но делают это БЛИСТАТЕЛЬНО! Органы защиты правопорядка молчат, подкупленные или запуганные. Кто же остановит новую «гражданскую войну» — войну мафиозных группировок?..
Это было необычное задание. Задание, которое трудно выполнить – и еще труднее вернуться после исполнения. Задание, которое под силу только суперпрофессионалам. И они отправлялись на Восток – в страну, пылающую в гражданской войне, раздираемую на части интригами международных спецслужб. Восемь агентов из России. Восемь человек, идеально подготовленных к предстоящей работе. У них – великолепные `легенды`. Они знают местные языки, нравы, обычаи. Они не знают только одного – удастся ли выжить хоть кому-нибудь из их команды...
…Совсем немного осталось до выборов, от исхода которых зависит судьба маленькой прибалтийской страны. Но от чего зависит сам исход выборов? Возможно, от того, в чьи руки попадет уникальный архив агентуры КГБ, вывезенный из страны, но пока еще не попавший в Москву? Ведь даже малая часть этих документов способна послужить толчком к международному скандалу… Агент Дронго начинает охоту за бесследно, на первый взгляд, исчезнувшим архивом. Начинает, еще не подозревая, что втягивается в тонкую, изысканно-сложную и смертельно опасную игру сразу нескольких секретных служб…
СССР может распасться официально, однако неофициальные «кровные» связи преступных кланов Союза Советских Социалистических… остаются прежними. И тогда от Закавказья к Москве тянутся нити загадочных преступлений. Нити, запутанные до предела, — потому чтоначинаются они в обычных группировках, а ведут… куда?! Это и пытается выяснить специальный агент Дронго. Однако разгадка тайны иногда может быть более неправдоподобной и опасной, чем сама загадка…