Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке - [44]
Противопоставление двух концепций – «революции» и «переворота» наметилось уже в первых попытках анализа событий их активными противниками[281] и сторонниками[282]. Тактический макиавеллизм большевиков отражен в подборке воспоминаний, опубликованных к пятилетнему юбилею «Октябрьского переворота», где многие вещи названы своими именами[283]. Практически все активные деятели переворота вполне осознанно используют понятие «заговора». Троцкий говорил о существовании у большевиков плана совершения переворота «чисто заговорщическим путем», его осуществления «в определенный срок», «путем военного заговора, использовав события, а также вывод военного гарнизона»[284]. Другой большевик (Михаил) ссылался на указание Ленина о том, что «заговор не противоречит принципам марксизма», если позволяет установить господство, поскольку «физический барьер на пути к власти надо преодолеть ударом, силой»[285]. Легитимация подобной тактики осуществлялась (В. Бонч-Бруевичем) признанием фактической необходимости ответить на сопротивление буржуазии «заговором против дворян и буржуазии, против всех тех, кто был с ними, сознательно или бессознательно поддерживал их»[286]. Подлинные мотивы захвата власти в установленный срок были связаны не с идеологическими, но тактическими причинами. Размышляя о том, почему большевики «не решились стать на путь переворота» в июле, но сделали это в октябре, Ф. Раскольников приводил следующие аргументы: во-первых, в июле, полагал он, «у нас не было достаточно сил, чтобы не только захватить власть на несколько дней, а надолго сохранить ее, продержаться до мировой революции»; во-вторых, не имея в тот период поддержки Советов, большевикам трудно было объяснить неискушенным массам, почему «во имя борьбы за власть Советов приходилось бы арестовывать эти Советы». Поэтому, полагал он, «партия большевиков поступила разумно, не прельстившись на лавры дешевой авантюры, способной в то время, если не погубить революцию, то надолго отсрочить ее октябрьское торжество»[287]. Эта интерпретация переворота как «героического периода русской революции»[288] акцентировала внимание на разрушительной и волюнтаристской стороне большевизма, на смену которому пришла эпоха стабилизации диктатуры, когда сформировались основы последующей официальной версии событий[289]. Нет необходимости разъяснять, насколько первоначальная трактовка большевистского переворота отличается от последующей, возникшей в апологетической советской историографии, превратившей заговор в «Великую октябрьскую социалистическую революцию».
8. Большевистская революция – переворот нового типа
Центральной характеристикой технологии переворотов нового типа является необходимость решения вопросов легитимации власти. Для сторонников немедленного переворота, принципиально отвергавших идею Учредительного собрания (где они в любом случае оказывались в меньшинстве), главная проблема заключалась, однако, в отношении к советской легитимности. Стремлением обеспечить ее было продиктовано навязанное старому руководству ЦИК решение о немедленном созыве внеочередного съезда. Это решение имело для большевиков то преимущество, что «заранее устраняло споры о правомочности съезда и позволяло опрокинуть соглашателей при их собственном содействии». Переворот получал ореол «советской легальности»[290].
Но сохранялся спор о том, как должна соотноситься эта легитимация с переворотом – должен он произойти накануне Съезда (поставив его перед фактом), во время съезда или после него. В результате констатируется три группировки в ЦК: противники захвата власти, сторонники связи восстания со съездом и Ленин, выступавший за немедленную организацию восстания, независимо от советов. Если Ленин отдавал предпочтение осуществлению фактического захвата власти перед созывом съезда, то Троцкий подчеркивал преимущества их одновременного проведения. В обоих случаях большевики ставили Съезд перед свершившимся фактом. Важное принципиальное различие двух подходов состояло, однако, в характере легитимации новой власти. В первом случае имела место так называемая «последующая легитимация», во втором – «прямая легитимация», гораздо более выгодная для нового режима. В воспоминаниях о Ленине (глава «Переворот») Троцкий комментирует свои споры с Лениным по вопросу о дате выступления. По свидетельству Троцкого, Ленин до вечера 25 октября считал возможным тайный захват власти. Показательна его реакция на сообщение об удачном ходе военного переворота: «Ленин был в восторге, выражавшемся в восклицаниях, смехе, потирании рук. Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: “Что ж, можно и так. Лишь бы взять власть”. Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора»
