Полет Жирафа - [11]
Нет, не шмякается Время, летит.
И тут уже Скорость не смогла сдержать любопытства:
— Послушайте, Время, на чём это вы летите?
Усмехнулось Время на полном ходу.
— Я, — говорит, — лечу на твоей скорости.
— Как это на моей? Почему на моей?
— Потому что потому. Ты разве не заметила? Я же лечу тебе навстречу. Чем ты быстрей, тем я быстрей навстречу. Сбавь скорость — и я полечу медленней. А то пересаживайся на велосипед, и опять двинемся медленно, как бывало.
Вздохнула Скорость: где он, тот велосипед! Хорошо на нём ездилось, но обратно не пересесть. Теперь на нём давно внуки ездят.
— А что оно такое — время? — спросила Пустыня.
Спросила бы что полегче… Время — это встречный ветер, который по песчинке сдувает жизнь, — ответил я, как умел.
— Это понятно. Это у нас каждый день, — сказала Пустыня.
Рассвет заката
— А чём я тебе нравлюсь? — спросила Пустыня.
Я не говорил, что она мне нравится, но, очевидно, это подразумевалось. На такие вопросы нужно отвечать быстро, колебание может быть воспринято как ответ.
— Мне нравится, что у тебя такие широкие горизонты. Что хорошо видны восход и закат.
— А что ты больше во мне любишь, восход или закат?
Я сказал, что больше люблю закат. Чтоб любить восход, надо рано вставать, а на закате можно хорошо выспаться.
Она спросила: почему закат и восход никогда не встречаются? Да, сказал я, они не встречаются в силу определённых обстоятельств, но они тянутся друг к другу. Рассвет к закату, закат — к рассвету.
— Я тебе даже больше скажу. Можно, я тебе больше скажу?
— Да, да, скажи больше, — пылко сказала Пустыня.
И я сказал.
У нас один Закат говорил, что в другой жизни будет рассветом. Он очень на это рассчитывал.
Над ним смеялись: в какой жизни, чудак! Ты посмотри, куда уходишь. Ты же уходишь в ночь. Понимаешь? В ночь!
Но он твердил, что в другой жизни будет рассветом.
Ему говорили: слыхали мы эти разговоры. Самокат уверяет, что в другой жизни будет самолётом, телефон — что в другой жизни будет телевизором. А тут ещё этот малахольный. В рассветы наладился. Видать, на старости с катушек поехал. Сказал бы спасибо за прожитое и не замахивался на добавку, добавка может быть такая, что и этой жизни не обрадуешься.
Но он говорил: а душа? Пускай он уйдет в ночь, но душа его пойдёт дальше и переселится — во что бы вы думали?
Это он намекал на рассвет. На то, что душа его переселится в рассвет. Видали придурка?
Закат не обижался на такие слова. Пусть себе говорят. Все равно он будет рассветом. Светлым, утренним. Вы знаете, какая она, утренняя жизнь? В ней всё время утро. Как начнётся с утра, так и пойдет: утро, утро, утро. А когда же вечер? Вечера не будет совсем. От него только звёзды останутся. Утро — и по нему звёзды. Знаете, как это будет красиво?
Откуда им знать. Они же все вечерние, сумеречные. И при этом оправдываются: такое наше время. И смотрят на часы. Ничего не поделаешь, раз время вечернее. И не надо им морочить голову переселением душ, тут на земле не знаешь, куда переселиться. Одно переселение равно двум пожарам.
И Закат начинает сомневаться. Он уже сидит на чемоданах, у него всё готово к переселению, но, может, действительно лучше не переселяться? По крайней мере — пока. А там посмотрим, подумаем. Мы и в этой жизни ещё не разобрались, так запутались, что не скоро распутаемся.
А когда? Чтобы выпутаться из этой жизни, одной жизни недостаточно. Надо ещё хотя бы одну…
И это значит — надо переселяться. Пусть переселение равно двум пожарам, пусть оно равно трём, четырём пожарам, это не беда. Мы что, не видели пожаров? И кроме того, вы заметили: в каждом пожаре есть что-то от рассвета.
— Я не заметила, — сказала Пустыня, — я никогда не видела пожара. У меня, — она смутилась, — нечему гореть. Это так плохо, когда нечему гореть. Хочется быть зажигательной, пламенной, огненной — не получается. Нечему гореть.
Она вздохнула. Я тоже вздохнул. Мне тоже хотелось многого, но не получалось. Ни рассветом, ни пожаром мне определённо не стать.
Лесная пыль
— Извини, Пустыня, за нескромный вопрос: ты всегда была такая лысенькая? Не в том смысле, что это некрасиво, у нас некоторые женщины бреют голову, это такой крик моды о помощи, когда мода — единственное прибежище некрасивых.
— А что, у вас небритых лысин не бывает?
— Ну почему же. Но это больше у стариков.
— Не надо о возрасте, — попросила она. — Ты уже и сам далеко не мальчик, да и я далеко не девочка. Неужели далеко не мальчик и далеко не девочка не могут найти другой темы для разговора?
Я с ней согласился и вернулся к вопросу, была ли она всегда такой лысой. И получил ответ: нет, не всегда. Когда-то она была вся в деревьях, её даже называли Густыня, а потом в Пустыню переделали. Так случилось, что люди из деревни явились на беду, пошли рубить деревья у неба на виду. Такая незадача, такой кромешный ад. Кричат деревья, плачут, а небеса молчат…
— Стихи сама сочинила?
— Какие стихи? Это я просто так разговариваю.
Ты посмотри на неё! Просто стихами разговаривает. Цветаева нашлась. Ахмадулина.
А Пустыня разговаривала дальше:
— Деревне на потребу деревья повезли. Эх небо, что ж ты, небо, они ж к тебе росли. Они ж к тебе тянулись, не замышляя зла… А жизнь не оглянулась и дальше побрела.
Книга эта веселая — но не настолько, чтобы показаться легкомысленной; грустная — но не настолько, чтобы испортить читателю настроение; серьезная — но не настолько, чтобы занять место среди научных трудов.В наш век, когда наука проникает в область фантазии, что остается фантазии? Проникнуть в область науки.Сказки эти ученые в том смысле, что все они в какой-то степени связаны с наукой. Одни тесно связаны, другие — весьма отдаленно.Особое внимание, следует обратить на примечания, поскольку они разъясняют, уточняют и дополняют все, что, может показаться неясным, неточным и неполным.
Что такое галактика?Почему солнце не тонет в море?Можно ли жить на солнце?Почему луна светит ночью?Куда днем деваются звезды? Сколько на небе звезд?В этой книжке найдутся ответы на эти и еще много других вопросов маленьких почемучек!
Детям дошкольного возраста о полезных ископаемых.Художник В. Коваль.
Феликс Давидович Кривин не раз издавался в библиотеке «Крокодила». На страницах журнала регулярно печатаются его ироничные новеллы-притчи о представителях живой природы. В книжку «Слабые мира сего» включены «Записки юмориста из живого дома природы».
— А где еще одно твое ребро?Это были первые слова, с которыми на свет появилась Ева.— Дорогая, я тебе сейчас все объясню. У создателя не нашлось материала, и он создал тебя из моего ребра.Она стояла перед ним — божественное создание — и смотрела на него божественным взглядом.— Я так и знала, что ты тратишь свои ребра на женщин!Так началась на Земле семейная жизнь.
Вы покидаете школу. Вы покидаете многих друзей и среди них — своих верных товарищей: грамматику, математику, физику. Им очень жаль расставаться с вами, и на прощанье они хотят сказать вам несколько слов. Нет, нет, — совсем не о том, как спрягаются глаголы, как извлекается корень или в чем разница между постоянным и переменным током. В этой книжке Грамматика, Математика и Физика расскажут о жизни. Они поделятся с вами жизненным опытом, огромным жизненным опытом, потому что ведь грамматика, математика и физика — очень древние предметы, они многое знают, хотя не обо всем говорят.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.