Полет орла - [84]

Сеславин добрался до Чертова моста: узкой каменной перемычке над бездной. Отступая, французы взорвали ее тогда, но Суворов приказал разобрать горную хижину и связать бревна офицерскими шарфами. Тут и теперь был довольно узкий и ненадежный мост.

Сеславин пошел дальше, через перевал Фурка до истоков Роны и Рейна, потом повернул назад.

На обратном пути через Чертов мост поскользнулся и чуть не сорвался в пропасть, но, уцепившись руками за ледяной карниз, сумел выбраться с помощью проводника Курта в безопасное место.

За две недели Сеславин прошел сто семьдесят верст. Местные жители, опытные альпийские горцы, не могли этому поверить. Они собирались из разных селений, чтобы взглянуть на «безумного» русского, бешено карабкающегося по горам и почти бегающего над пропастями по ледяным тропинкам.

Следуя по пути молодого Бонапарта, Сеславин спустился в благодатную долину Ломбардии, славящуюся пшеничными нивами, роскошными садами и прекрасными виноградниками. А также маленькими городками, сохранившими мраморные фонтаны, величавые соборы и изящные палаццо позднего Средневековья (в истории искусств названного эпохой Возрождения). Правда, все эти дворцы и церкви беззастенчиво ограбил Наполеон. Теперь здесь властвовали австрийцы, угнетая всякое проявление национальной суверенности итальянцев. Их яро поддерживал Ватикан, а гражданскую мысль контролировали иезуиты.

Не переводя духа, Сеславин едет из Милана в Брешию, оттуда в Кастельнуово, потом в Верону и Винченцу. Затем следуют Мантуя, Кремона, еще несколько красивых маленьких городков и, наконец, Генуя. Казалось, это живописец стремится видеть картинные галереи или архитектурные ансамбли зодчий. Но Сеславин прежде всего осматривает места сражений и передвижения суворовских войск во время победоносного «италийского» похода, когда самоуверенные солдаты Франции вынуждены были панически отступать перед неудержимым напором русской армии.

VI

Из Генуи Сеславин морем отправляется в Ливорно, потом через Пизу едет во Флоренцию, Рим, Неаполь, где проводит короткую сырую зиму.

Здесь с ним случилось довольно забавное и опасное происшествие.

Находясь в Риме и остановившись в фешенебельной гостинице, Александр Никитич спустился как-то вечером в просторный перистиль, где в одном из уставленных столиками пределов обосновался игорный притон. Никогда не интересуясь картежной игрой, он сел в свободное кресло и закурил трубку. Из праздного любопытства наблюдал за сражением игроков на зеленом сукне.

Играли несколько «сынов Авзонии», как изящно назвал Италию поэт, и, по-видимому, двое иностранцев, поэтому переговариваться предпочитали по-французски. Сначала Сеславин взирал на играющих довольно равнодушно. Но двое игроков привлекли его внимание.

Один был человек среднего роста, с примечательно гордой осанкой и поразительно красивым лицом. Темнокаштановые волосы, уложенные с необычайным изяществом, и огромные темносерые глаза дополняли его редкую красоту. Правда, когда он поднялся и сделал несколько шагов до переносного буфета, чтобы взять бокал с шампанским, Сеславин заметил, что этот красавец заметно прихрамывает. «Воевал? – подумал Сеславин. – Интересно, на чьей стороне, в какой армии». По-французски он, разумеется, говорил совершенно свободно, однако легкая неправильность интонации была как у случайно знакомого по штабу в двенадцатом году, английского генерала Вильямса.

Второй игрок, привлекший своим обликом Сеславина напомнил Моравию и художника Сен-Обена с его длинными, до плеч, черными волосами, завивающимися на концах. Такие же волосы были у незнакомца, случайно виденного им ночью через широкую замочную скважину в объятиях баронессы фон Тизенбах. О нем потом, во вторую встречу, рассказал ему художник. Словом, это был итальянец, кавалерийский майор, отсидевшийся во время всей жестокой войны в безопасном Теплице. И забредший весьма успешно в постель любвеобильной баронессы Амалии. Да, скорее всего, это тот самый, его случайный соперник. Конечно, Сеславин мог и ошибиться, однако что-то подсказывало верность его предположения. Впрочем, пропади он пропадом!.. Сеславин с некоторой досадой вспомнил две ночи в особняке Амалии Тизенбах: первую, страстную, оставшуюся в душе сладостным знаком, и вторую – когда его заменили на итальянского майора-волосатика.

Сен-Обен отзывался о нем, как о прохвосте и шулере. Но, может быть, это сказано из ревности?

Стараясь отогнать нескромные воспоминания, Сеславин стал внимательно следить за игрой и особенно за действиями бывшего кавалерийского майора, кажется, с фамилией… Монти. И однажды так назвали его за игорным столом. Да, прошло несколько лет, но память оказалась тверда.

За столом играли четверо. Еще четверо стояли рядом, то ли дожидаясь своей очереди, то ли сочувствуя кому-нибудь из приятелей. Судя по всему, Монти выигрывал. Двигался он в игре как бы наэлектризованно и в то же время уверенно. Сеславин сосредоточил внимание. И хотя он недостаточно хорошо разбирался в висте, но ему показалось: в моменты сдачи карт Монти передергивает, заменяя взятые из колоды другими, приготовленными заранее. Делал он это ловко, как фокусник.