Полет орла - [73]

Матюшкин собрал кисти, мольберт, сложил дощечки станка и откланялся, осчастливленный удачно исполненным заказом. Едва он ушел, явился ливрейный лакей с вислыми седоватыми баками (Сеславин слышал, как он подкатил к гостинице на коляске).

– Ваше превосходительство, господин Сеславин? – лакей почтительно мотнул баками. – Примите сей билет-приглашение на обед в вашу честь и с вашего благосклонного согласия на нем присутствовать.

«Незабвенному герою от скромного товарища за сим примите уверение в совершенном почтении, граф Дмитрий Шереметьев» – значилось в приглашении с золотой виньеткой.

В одном из самых великолепных домов на Мильонной, где селилась, как правило, рафинированная русская аристократия, сияли десятки свечей. Лакеи в ливреях и перчатках, мажордом с булавой, увенчанной серебряным шаром. Кучера, толпившиеся у выстроившихся вдоль чугунной изгороди выписных карет. Все это праздничное великолепие и суета образовалось ради Сеславина, приехавшего на простом наемном извозчике.

Александр Никитич отпустил возницу и, предшествуемый мажордомом, поднялся на высокое крыльцо с колоннадой. На пороге мраморного вестибюля его встретил юный граф Дмитрий Шереметьев, с которым они познакомились и сблизились во время прусского похода, обозревая достопримечательности северо-германских городов. И Дмитрий Шереметьев, и его двоюродный брат Михаил Воронцов, так же, как и Сеславин, и большинство других титулованных и нетитулованных, но славных русских офицеров были участниками Бородинского сражения. Многие из этих славных офицеров погибли, другие участвовали в Лейпцигской битве и других сражениях, получили высокие чины, как Сеславин, или сделали более значительные карьеры, исходя из их знатного родства, приближенного ко двору, имея доступ к дипломатической или иной стязи высокого государственного управления.

К Сеславину с радостными улыбками приблизились молодые и зрелые представители петербургского «бомонда». С Дмитрием Шереметьевым он обнялся. Потом его уделом стало значительное число поклонов, отданных приветствовавшим его мужчинам. К нему были протянуты прелестнейшие ручки светских дам, смотревших с восторгом на прославленного партизана. И он не без удовольствия прикасался губами к их благоухающей коже и нежным пальчикам. Да, это было время чествованья героев. А Сеславин, несмотря на свое скромное происхождение, был одним из самых прославленных героев, о которых говорила Россия.

После множества представлений молодого генерала красивейшим женщинам и почтеннейшим сенаторам со звездами на боках и лентами через плечо Шереметьев пригласил Александра Никитича составить пару его сестре Марии и первой парой проследовать в столовую залу. С шумом отодвигаемых стульев, с шелестом платьев очаровательных патриоток, восхищенных чествованьем славного и такого молодого генерал-майора, начался изысканный обед – и начался он с хлопанья пробок и легкого шипения пенящихся бокалов.

– За государя, за Россию! – предварительно провозгласил седовласый сенатор, соблюдая укороченный, но обязательный ритуал. И когда гости подняли бокалы и выпили шампанское, как отметившие официальную часть торжества, Дмитрий Шереметьев сразу же воскликнул:

– За нашего дорогого и вселюбезного гостя, за славного героя русской армии генерал-майора Сеславина!

– Виват! – закричала молодежь, торопливо подставляя бокалы под зеленые бутыли, привезенные из страны побежденного врага. – За здравие Сеславина, ура!

– За ваше здоровье, Александр Никитич, – пропела голоском малиновки соседка Сеславина. И хотя все эти дамы, господа, офицеры и девицы были воспитаны в правилах сдержанности и европейских приличий, сейчас они от души приветствовали того, чей подвиг считался решающим в начале изгнания наполеоновской орды из России.

И вот тут Сеславин понял, в чем состоял сюрприз, о котором обмолвился, но не объяснил художник Матюшкин.

В минуту провозглашения здравицы в честь Сеславина напротив генерала раздвинулся во всю стену занавес, и перед взглядами изумленных гостей оказалась огромная картина, изображающая партизана среди древесной кроны в момент открытия им движения армии Наполеона на Малоярославец.

Все заговорили без соблюдения очередности об этом событии. Словно при окончании балетного дивертисмента дамы дружно заплескали ладонями. А мужчины снова позволили себе издать патриотический вопль победы.

– Ура Сеславину! – провозглашал один из седовласых генералов, служивших еще при достославном Суворове. – Ибо когда донесли в главную квартиру сей беспримерный ришпект, светлейший князь и главнокомандующий фельдмаршал Михайла Илларионович Кутузов, перекрестившись, утвердился во своем мнении и сказал: «Благодарю тебя, Господи! Спасена Россия».

Вслед за торжественным обедом «с живописанным сюрпризом» Сеславина приглашали еще не раз друзья, а также мало ему знакомые гражданские и военные сановники самых высоких рангов. Александр Никитич присутствовал на многих изысканных раутах и обедах, держа себя перед прославляющими его соотечественниками со скромным достоинством и произносил неизменные слова благодарности в ответ на горячие восхваления, был сдержанно любезен с дамами, почтителен с ветеранами давно прошедших сражений, с героями прошлых русских побед, но чувствовал себя не всегда достаточно здоровым. Раздробленная кость плеча, пуля в ноге и еще шесть ранений (всего – восемь) давали о себе знать.