Полет орла - [75]

Танцы закончились. Распорядители пригласили гостей в Большой мраморный зал. Стол за ужином был накрыт на пятьдесят персон.

Император был чрезвычайно весел и любезен, кивая на все стороны, посылая комплименты дамам. Улыбка не сходила с его красивого, уже несколько оплывшего лица, которое портила ставшая очень заметной лысина. Императрица же поражала своей красотой. Если портные Александра I создавали из его мундиров совершенные произведения искусства, стараясь скрыть все более округлявшиеся бока царя, то роскошные пепельные волосы, синие глаза и скандинавская белизна кожи делали бывшую датскую принцессу, а ныне императрицу России, бесспорной красавицей вне всяких ухищрений. К исключительным по соразмерной правильности чертам лица и особенной прелести нежной улыбки императрицы невозможно было прибавить ничего другого, самое драгоценное украшение не смогло бы ее улучшить. Мраморные плечи, которые обнажали окружавшие ее знаменитые светские красавицы, были у императрицы нисколько не менее обворожительны, чем у внучки Кутузова графини Хитрово или какой-нибудь другой «Клеопатры Невы», по будущему выражению Пушкина.

Императрица Елизавета Алексеевна, «обхаживая и угощая гостей», то есть проходя вдоль длинного ряда родовой, военной и чиновной аристократии произносила обычно несколько любезных слов. Но, подойдя к Сеславину, она остановилась и, не давая ему подняться со стула, долго и ласково с ним говорила. Знаменательная фраза царственной особы о заслугах генерала, «которых Россия не может еще оценить», сказанные вовсеуслышанье при сановниках и высшем генералитете, именно эти заслуги прославленного партизана вызвали беспримерную благосклонность императора и его прелестной супруги.

Вскоре в департаменте двора Сеславин узнал, что в знак монаршей милости он, подобно многим заслуженным в последней войне генералам, получил, как аренду, казенное имение, приносящее ежегодно тысячу рублей серебром. Министр двора, возможно, при упоминании о нем генерал-адъютанта Его Величества графа Толстого, присылает Сеславину приглашение приехать в Царское Село, чтобы отдохнуть здесь, будучи гостем императорской фамилии.

Правду говоря, хотя тщеславие Сеславина было удовлетворено, он чувствовал себя несколько напряженно. Кто он? Мелкопоместный помещик, бедный дворянин, привыкший к суровой воинской службе и скромным условиям жизни. Только его донесение об уходе Наполеона из Москвы, постоянная военная удачливость и самопожертвование в десятках стычек, вылазок, нападений, разведок, крупных боев и грандиозных сражений, восемь ран, – некоторые из них продолжают его донимать, временами заставляя испытывать настоящие страдания, вот что делает его временным спутником богатейшей придворной знати России. А во всем остальном он им чужд, а ему чужды их тайные, особенно близко-родственные (даже на уровне европейского придворного родства) отношения.

Так ли чисто, радостно и просто он чувствовал себя, когда год назад навещал брата Николая в селе Федоровском? Николай Никитич женился по любви, а затем переехал из захудалого Есемова в деревню более многолюдную, с ухоженными урожайными угодьями и, – Николай, женившись, оказался неплохим хозяином, строгим учетчиком донесений старосты Гаврилы, за которым, говорили, водились грешки. Миловидная жена Николая, приветливая и хлопотливая «Софинька» (Софья Павловна) с благоговением взирала на деверя генерал-майора, героя, известного всей России. И хотя она любила мужа, но удивлялась, как два брата, учившиеся в одном Пажеском корпусе, а затем вместе ставшие офицерами-гвардейцами в конно-артиллерийском полку, могут в дальнейшем иметь такую различную судьбу.

– Но пусть уж мой Коленька хозяйствует себе, ездит на поля, следит за севом, пашней, покосом, а то остался бы на военной службе, что еще из этого вышло бы… – степенно рассуждала Софья Павловна даже при таком важном госте, как братец, – генерале Александре Никитиче. Она немного робела все-таки, глядя на Александра Никитича, потому что знала о его знакомстве с самыми знатными и великими людьми русской армии, и даже про общение его с самим государем-императором и государыней-императрицей. – Вот братец-то ваш, Александр Никитич, что же… Тоже служил честно, а погиб в сражении с басурманами… Папенька с маменькой его не дождались… – «Софинька» всхлипывала, поминая старшего деверя Петра Никитича, убитого еще в войне с турками.

– Что ж поделаешь, Софья Павловна, миленькая вы моя, – мягко возражал молодой женщине Сеславин. – Кому-то отечество защищать надобно.

– Да, а я вот после Турецкой кампании, как вышел вместе с тобой в отставку поручиком, так поехал в Есемово. – вспоминал Николай. – Решил в армию не возвращаться, остался с батюшкой и с матушкой, Царствие им Небесное и душам их вечный покой.

Несмотря на то, что иногда слышались из спальной комнаты Александра Никитича страдальческие стенания, днем генерал производил на родных впечатление человека еще молодого и бодрого, не отказывавшегося проскакать верхом с братом двадцать верст по окрестным проселкам.

– Так ты Есемово в аренду отдал, Коля? – переспрашивал в который раз Александр, словно сожалея, что не увидел того Есемова, которое помнил с детства.