Полёт одуванчиков - [8]

Они угощают. Это их первое семейное танго. Даша не заметила, как оказалась с бумажным стаканчиком. Глоток колючего шампанского на колючем морозе. И — посрамление мыслей о радости одиночества.

Какое одиночество?! Вот к чему стремится её душа, слиться с другой душой, навсегда, навечно.

Молодожёны и весёлая компания покинули стадион. Потихоньку на льду воцарилась прежняя обстановка. Все равны, никто никем не восхищается. Музыка, теперь лёгкая, изящная полька, будто подыгрывала усилившемуся к вечеру морозцу. Даша решила не поддаваться нахлынувшей грусти, взяла себя в руки. Нет, нет, она права, пока одна, она станет жить жадно и весело. А придёт время, случится и у неё своё свадебное танго.

Разогналась, что было силы. Влетела в весёлую польку. Разогналась ещё… Она молодая, у неё есть хорошая работа, у неё живы родители, они любят её, ей очень идёт её полушубок, и катается она неплохо, конечно, не как мастера-молодожёны, но вполне прилично. Сейчас она как разгонится, как чиркнет коньком, резко повернёт и ещё раз чиркнет.

Чиркнула, разогналась. И со всего маху врезалась в широкую грудь бородатого мужчины. Расстёгнутая молния на его куртке больно царапнула Дашу по румяной от мороза щеке.

Даша ойкнула и заплакала.

Илья нервничал. Фотокарточки с фестиваля начальник забраковал. Выбрал только четыре.

— Что ты там прохлаждался? У тебя неделя была, целая неделя! Чем занимался? С актрисами любовь крутил?

Илья давно привык к особенностям шефа. Он мог накричать, мог домыслить, что угодно. Но зла на человека не держал, и если нужна помощь — Петрович всегда первый. Но фотокарточки с фестиваля были хорошие! Илья объективно оценивал их, да и по количеству в самый раз. Огрызнулся:

— Знаешь, Петрович, ты слова-то подбирай, любовь… с актрисами, я человек женатый и не надо меня…

— Илюш, да я так, ляпнул сдуру, ты меня прости, Илюш, — Петрович засуетился, виновато заглядывая Илье в глаза.

Хороший мужик Петрович, характер у него золотой. Илья любил потолковать с Петровичем о жизни. Всегда были те разговоры честными, Петрович никогда сам не лез в душу, но если спрашивали, отвечал по совести.

Может, рассказать ему, что всё у них с Викой наперекосяк? Совета спросить? Ведь Петрович намного старше Ильи, у него уже внуки.

— Петрович, ты жену любишь? — вот так напрямик и спросил.

Петрович смотрел в компьютер, сосредоточенный, серьёзный. Может, не расслышал… Встал. Потянулся. Посмотрел на часы.

— Нет, — сказал тихо. — И не любил никогда. Грех у нас с ней случился по малолетству. Глазищи вытаращила, две косички торчат: «Ой, — говорит, — у нас ребёнок будет». Жалко её стало, дуру, женился.

— А ведь хорошо, вроде, живёте…

— Нам делить нечего, дети, внуки, всё общее.

— А тебе хотелось любви?

— Илюш, ты же не так вопрос ставишь. Ты хочешь спросить, изменял я ей или нет. Скажу «нет» — не поверишь. Скажу «изменял» — дальше спрашивать начнёшь. А нам домой пора. К жёнам.

Вышли на улицу. Заметно подморозило. Петрович поднял воротник куртки.

— Я тебе, Илюша, вот что скажу. Ты на любви не зацикливайся. Есть она, нет — нам-то что до этого? Ты живи и всё. Детей воспитывай, жене помогай. И поменьше философствуй.

Простились. Илья пошёл в метро, Петрович к трамвайной остановке.

Впереди два выходных. Илья тяжело вздохнул. Вика… Завтра она обязательно пойдёт в церковь, это считай полдня. Потом начнёт варить и парить, потом стирать. К вечеру сядет с вязаньем перед телевизором. Дети на мне. Надо что-нибудь для них придумать. В театр, что ли, их сводить? А может быть, на каток? Да-да, на каток, лучше не придумаешь. Пусть учатся, пора уже, да и сам разомнусь, а то совсем закис в своей фотолаборатории. Подморозило. На каток, в самый раз на каток.

С порога объявил детям о катке. Вика виновато опустила глаза:

— Понимаешь, я давно собиралась… У нас от церкви поездка паломническая. На хорошем автобусе, в Дивеево, многие детей берут, и я решила, всего на два дня, Гриша с Аней так обрадовались.

Илья устало посмотрел на жену. Ну что, опять заводиться? Она всё равно ничего не поймёт, она никогда ничего не поймёт.

— Всего на два дня… — повторил он.

— Да, детей много едет. Там гостиница уже заказана, а обед тебе я сварила. В холодильнике котлеты, только разогреть.

— В Дивеево, всего на два дня?

— В Дивеево, — обречённо выдохнула Вика.

— Ну-ну…

Больше он ничего не сказал. Сдержался.

Утром, чуть свет, паломники уехали.

Илья славно выспался. Встал под холодный душ, напевая под нос «Марш энтузиастов». Он не хотел признаваться себе, что рад одиночеству. Без детей, конечно, скучно, но ведь иногда и без них побыть не грех. Свобода. Хочу, ем котлеты, хочу, не ем, хочу, смотрю откровенную муру по телевизору, хочу, не смотрю. Хочу, отремонтирую замок в балконной двери, хочу, оставлю всё как есть до лучших времён. Да, скажу я вам, свобода — это вещь.

К вечеру свобода открыла перед Ильёй новые широкие возможности, от которых у него голова пошла кругом. Можно пойти попить пивка в кафе напротив, можно просто поболтаться по лёгкому морозцу, можно пригласить в гости Вадима, давно не сидели. Тут же испугался — только не это, он хочет быть один, женатый человек Илья Коробейников празднует одиночество. Никто ничего ему не запретит. Но всё-таки, что выбрать?