Полет кроншнепов - [73]

— Пожалуйста, с нашим удовольствием, конечно, мой мальчик, давай действуй, а мы послушаем.

Фисгармония с двумя мануалами так громкозвучна, что я легко заглушаю неумолкающую речь моряка. Играя, я могу смотреть в окно, на воде теперь множество судов. Я играю «Хочу я быть как Иисус».

Как только я перестаю играть, моряк спрашивает:

— А ты знаешь песню о жестоких штормах? Ее я всегда пел в море. Не видать мне больше моря… «Пусть шторма бушуют жестокие, ночь окутала все кругом…» Сыграй это, нет, погоди, мне нужно на минуточку уединиться.

Он выходит из комнаты, и дядя говорит:

— Роскошный инструмент, скажу я тебе, «суббас»[47] — шестнадцать футов, на верхнем мануале футовость пять и семь восьмых, на нижнем — десять, все в полной исправности, и жучка нет, впрочем, в «Маннборгах» он, как правило, не заводится, потому что дерево высококачественное. Но, племянник, нам надо по возможности сбить цену, так что ты уж постарайся, поиграй побольше про шторма и всякое такое. Ты знаешь еще песни про море и господа бога?

— «Иисус хранит суденышко мое» и «Если ты попал в беду».

— Прекрасно, я тоже их знаю, я буду подпевать, это всегда железно сбивает цену.

И вот, когда моряк возвращается, я играю песни про жестокие шторма и про суда, которые хранит Иисус, про тихие гавани и бушующие волны житейского моря, и поют не только дядя Адриан с моряком, но и жена моряка, которая тем временем принесла кофе. Она поет на удивление торжественно, сложив руки на коленях, я отвожу глаза, смотрю на волны Схёра, по которым скользит ржавый бурый пароход с развевающимися флагами. Играя припев — «Милости господни собирай, считай», — я вижу, как дядя Адриан утирает глаза белым носовым платком. У моряка тоже слезы на глазах.

— Теперь еще про удачу, — говорит он, — это всегда пела моя мать.

— Про какую удачу? — спрашиваю я.

— Удачу, которую ты должен ловить. Как там, жена, не помнишь?

— «Ловите миг удачи, который бог дает», — говорит она.

Они во всю глотку горланят песню. После припева «Ничто не сохраним мы в этом мире» дядя Адриан говорит:

— Этот «Маннборг» вы тоже не сохраните, мы его заберем. Сколько вы за него просите?

— Я понятия не имею о ценах на фисгармонии, — говорит моряк. — Сколько стоит такая штуковина, когда она новая?

— Дешево, — говорит дядя Адриан. — Их теперь все поносят, люди покупают электронные органы, нашей коммерции пришел конец, разве только изредка какой-нибудь любитель… Пожалуй, в новом виде такая фисгармония, «Маннборг» с двумя мануалами, стоила бы примерно от четырехсот до четырехсот пятидесяти гульденов, а может, и меньше. Только новых сейчас не бывает.

— Ну вот, жена, я так и думал, — говорит моряк. — Значит, за этот орган я могу просить двести гульденов.

— За такие деньги мне его не сбыть, — говорит дядя. — Инструмент на любителя, вот в чем дело. Я могу дать сто гульденов.

Моряк пристально смотрит на воду. На ней появляется буксир. Дает три долгих заунывных свистка.

— Это мало, — говорит моряк. — Нам надо купить люльку, коляску и манежик, мы думали получить столько, чтобы нам хватило на все это.

— Что ж ты раньше не сказал, у меня есть для тебя и люлька, и коляска, и манежик, и еще я приплачу тебе пятьдесят гульденов. Все почти новое.

Я с некоторым изумлением гляжу на дядю: его младший ребенок родился восемнадцать лет назад, откуда у него может быть почти новая люлька? Но он не глядит на меня, а женщина говорит:

— Ну вот и хорошо.

— Не болтай, жена, ты ведь не знаешь, в каком состоянии люлька. А вдруг ребенок будет проваливаться? Сто гульденов, Капел, плюс люлька, коляска и манежик.

— По рукам, — торжественно провозглашает дядя.

— Жена, принеси-ка нам по рюмочке обмыть сделку, а потом надо будет спустить эту штуковину вниз. Как нам за это взяться? Пройдет она по лестнице?

— Сейчас измерю, — говорит дядя Адриан.

Он размахивает складным метром вокруг фисгармонии, потом опускает его в лестничный проем и наконец говорит:

— Должна пройти.

Взрослые пьют можжевеловую водку, мне дают лимонаду, моряк рассказывает о дальних плаваниях, женщина, шаркая, ходит по комнате.

— А управимся мы, двое мужчин и мальчик? — спрашивает моряк.

— Есть опасность, что и нет, — говорит дядя. — Не дай бог уроним, вот будет дело! Может, позвать соседей?

— Я схожу за Тинусом, это здесь рядом. В нем силы — как в троих здоровых мужиках.

Моряк уходит и приводит толстого краснолицего человека с маленькими голубыми глазками. Они с моряком берутся за фисгармонию с боков и, несмотря на ее тяжесть, без труда выносят на лестницу.

— Тинус, становись сзади, мы с Капелом и мальчиком пройдем вперед и медленно, ступенька за ступенькой, будем спускать эту штуковину. Нет, давай на попа, нет, не так, осторожно, придерживай левый борт, проклятье, разбили лампу!

С легким звоном вниз по ступенькам сыплются осколки стекла. Дядя говорит моряку:

— Лучше вы с Тинусом оба становитесь сзади, а мы — спереди. Удерживать орган очень тяжело, тут одному не управиться.

— Ты уверен, Капел?

— Да, — говорит дядя, — мне не впервой.

Тинус и моряк становятся сзади, я со страхом смотрю на огромную махину, нависшую над лестницей.

— А вдруг она упадет? — спрашиваю я.