Полет кроншнепов - [70]

— Нам надо от него избавиться, нам теперь некуда его поставить. На той неделе мы, видите ли, покупаем новый гардероб, для сына. Он вырос, и ему нужно место, чтоб держать свои манатки.

— И только-то? — спрашивает дядя Адриан, указывая на маленькую фисгармонию в блестящем, с коричневым отливом, корпусе красного дерева; она стоит у окна в гостиной.

— Это хороший орган, Капел, прекрасный орган…

— Ладно. Племянник, сыграй-ка что-нибудь.

Я направляюсь к фисгармонии, лавируя между столиками и стульями; никогда я еще не видел столько мебели сразу. Ее оцепенелая неподвижность почему-то пугает меня, хорошо бы, столы и стулья пошевелились, тогда бы они не нагоняли такого страху. Я поднимаю крышку фисгармонии. На клавишах лежит кусок зеленой материи. Золотыми буквами на ней вышито: «Хвалите Его на псалтири и гуслях. Псалом 150:36». Дядя Адриан, который тем временем в три прыжка очутился рядом со мной, отбрасывает ткань на стул. Одно мгновение ткань шевелится как живое существо, и я с облегчением вздыхаю. Сажусь, пытаюсь накачать мехи.

— Одна педаль не работает, — замечает дядя Адриан.

— Не имеет значения, — говорит женщина, — воздух можно накачать и одной педалью.

— Какая у него футовость? — спрашивает дядя Адриан.

— Футовость? Что это такое? Я говорю про воздух.

— Длина труб какая? Один и три четверти фута? Два и одна восьмая? Три? Нет, наверное, один с четвертью, это маленький орган марки «Хильдебрандт», они большей частью плохого качества и обычно изъедены жучком. Сыграй что-нибудь, племянник.

Я играю. Для начала беру несколько мечтательных аккордов в регистре «vox celeste»[44].

— Как красиво, — говорит женщина. — Отличный звук.

— У «vox celeste» только дискант, — говорит дядя Адриан, — полрегистра, я уже вижу, футовость один и две восьмые.

Неистово нажимая одной ногой на педаль, я испытываю регистры «бурдон», «лесная флейта», «диапазон» и «vox humana»[45] — теперь опробована вся фисгармония. Звук у нее жидкий и гнусавый. Я нажимаю коленями на створки, и от этого он вдобавок становится фальшивым и пронзительным. Так устроены фисгармонии.

— Замечательная музыка, — говорит женщина, — твой племянник умеет играть. А что он играет, простите за любопытство?

— Марш жучков, — говорит дядя Адриан. — Хватит, я уже знаю все, что нужно. Язычки стерты, левая коленная створка работает из рук вон плохо, мехи вконец износились. Воздух гуляет, как ему вздумается.

Я долго держу заключительный аккорд. Музыка недвижна, как и предметы в маленькой комнате. Движение есть только в синих тарелках, стоящих на шкафах: на них падают тени деревьев, которые качаются перед домом.

— Кончай, — говорит дядя Адриан.

Он толкает фисгармонию, она на колесиках и отъезжает от стены, так что можно рассмотреть ее сзади.

— Так я и думал, — вздыхает он. — Жучок.

Он молчит, уставившись на женщину своими разными глазами, она тщетно пытается выдержать его взгляд.

— С этим мне делать нечего, — говорит дядя Адриан. — Орган слишком мал, механизм включения труб до предела изношен, да вдобавок еще жучок. Глянь, племянник, все дерево в дырочках, видишь?

— Вижу, — говорю я.

Женщина молчит, не сводя глаз с фисгармонии. Молчим и мы. Солнце играет в золотых буквах, вышитых на куске материи. Можно прочитать только слово «хвалите». Солнце освещает также обои на том месте, где прежде стояла фисгармония, там они светлее, чем везде, а на полу — немного паутины. Женщина наклоняется и руками сметает паутину; все еще согнувшись, осторожно подходит к фисгармонии, над глазами у нее глубокие морщины. Она выпрямляется.

— Во сколько ты оцениваешь орган, Капел?

— За полсотни я его возьму, — говорит дядя.

— Пятьдесят гульденов? За хороший орган? Он стоил пятьдесят гульденов до войны, а сейчас все подорожало в десять раз.

— Да, с приплатой пятидесяти гульденов я его заберу, — объявляет дядя Адриан без обиняков.

— С приплатой? С какой приплатой?

— Я имею в виду, что, если ты дашь мне полсотни, я утащу отсюда эту рухлядь.

— Ничего не понимаю, Капел. Я еще должна дать тебе пятьдесят гульденов? Но это ведь…

— А как ты думаешь, что мне с ним делать? Когда я привезу эту рухлядь домой, ее надо тут же поставить в отдельный сарай, а то она мне все перезаразит жучком. Брось эту пакость в реку. Поверь мне, она годится только на дрова. Я не найду на нее покупателя. Скажи спасибо, что я согласен увезти ее за полсотни.

— Нет, как же это, ты имеешь в виду, чтобы я тебе дала… нет, не может быть. Наверное, ты сам собираешься дать мне пятьдесят гульденов. Ну хорошо, я продам орган за пятьдесят гульденов. Муж сказал: не меньше сотни, но что делать — нам надо очистить место, и муж не знал про парочку жучков.

— Парочку? Целый полк, целая армия, тысячи этих тварей. Если я погружу твой орган на велосипед, я вообще не доберусь домой: не успею я доехать до здания аукциона, как жучок сожрет мой грузовой прицеп. И я еще должен выложить тебе пятьдесят гульденов? Нет уж, ты приплати мне полсотни за то, что я увезу твой инструмент. Ну хорошо, так и быть, двадцать пять гульденов. Меньше я взять не могу. Я обкрадываю жену и детей. Мне ведь надо платить своим служащим, вот, например, племяннику.