Полет кроншнепов - [36]

— Хороша девчонка, скажи, а? — слышится мне голос Тео.

— Да, — откликаюсь я.

— Потрясная девчонка.

Весна и она слились для меня воедино. И если природа вдоль дорожки проявляла себя в буйном разнотравье: купырь стремился потеснить подбел, который прятался между домами, мешаясь с редкими кустиками вечнозеленого крестовника, пробивающегося среди плит тротуара, — то она была олицетворением весны на школьном дворе, и я, затаившись у окна на втором этаже, каждый день ждал, когда она появится на своем велосипеде. Теперь я выходил из дому пораньше, чтобы не пропустить это чудесное пунцовое цветение ее лица. Она приближалась по коридору, как правило, одна, изредка в окружении одноклассников, те галдели, громко смеялись, но ее голоса не было слышно в этом беспорядочном гомоне, самое большее, что она позволяла себе, — это сдержанная улыбка, такая же легкая, парящая, как и ее походка. Она появлялась, словно райское видение. Я смотрел на нее и не мог понять, сон это или явь. Но яркое полыхание щек, сопровождавшее ее эфемерный, бесплотный полет, разрушало иллюзию нереальности.

С самого первого дня мне никак не удавалось представить себе, как она выглядит. Это стало настоящей мукой. Любого из одноклассников я без труда мог нарисовать в воображении, даже ту девочку, с которой она всегда ходила вместе. Почему же ее образ ускользал от меня? Но вот прошла ее весна, наступили летние каникулы, разлучившие нас, я с раннего утра, пока в теплицах было еще не так жарко, собирал помидоры, и, вот ведь странность, стоило мне какое-то время не думать о ней, как совершенно неожиданно ее лицо на миг являлось передо мной, особенно когда я смотрел на дозревающие желтовато-зеленые плоды. Почему же это всегда вызывало во мне странное чувство страха и волнения? Почему мне не удавалось запомнить, сохранить в памяти это лицо? Не в силах ничего сделать, я в сердцах тер лоб, пока весь не перемазывался зеленым. Я подолгу сидел, неподвижно уставившись между помидорными кустами в далекие тростниковые заросли. По временам я встряхивал головой, в надежде отогнать от себя навязчивое желание вызвать ее образ в памяти. После работы мы садились завтракать, и я постоянно отмечал про себя, что у моей мамы такая же улыбка, как у нее, но это нисколько не помогало мне.

В четыре часа пополудни, когда заканчивалась работа в саду, я садился в лодку и плыл к камышам, чтобы удостовериться, что кроншнепы еще не улетели, но меня ни на секунду не оставляла мысль о странном бессилии памяти. Я мог представить себе ее походку, с потрясающей четкостью в моем воображении возникал тот моментальный снимок возле нашего класса, но на нем не было ее лица. В то лето я был счастлив, ибо мне казалось, что должно произойти нечто великое, буквально в ближайшие месяцы, и вместе с тем мне чудилась некая мрачная угроза в природе, когда перед самым наступлением вечера появлялись черные вытянутые тени и птицы на время вдруг испуганно умолкали. Я замирал в своей лодке, едва перебирая веслами, опасаясь малейшим движением нарушить оцепенение, в которое впало все живое под лучами солнца.

ОСЕНЬ

Я снова стоял у окна в школьном коридоре, откуда впервые увидел ее. Был сентябрь. Мне хотелось убежать, спрятаться в классе и закрыть лицо руками. Она выехала из-за угла, в точности как раньше, но сейчас на ней был темно-зеленый жакет и коричневая юбка, в которых она казалась еще моложе. Ни расстояние, ни оконное стекло, разделявшее нас, не помешали мне разглядеть знакомый густой румянец, покрывавший ее щеки.

Через месяц учитель родного языка попросил меня возглавить редколлегию школьной стенгазеты, потому что, как он сказал, у меня хорошо получались сочинения, и, прежде чем я успел отказаться, он уже перечислял фамилии тех, кому предстояло работать под моим началом. Она вошла в этот список. Было назначено первое заседание редколлегии. И вот я и еще несколько ребят остались как-то после уроков в опустевшем классе. Сейчас все произойдет, я впервые смогу быть с нею рядом. Это был поистине грандиозный скачок вперед, настолько ошеломляюще невероятный, что я испугался, придет ли она вообще. Когда она вошла и поздоровалась со всеми, лицо ее заливала краска смущения.

Я впервые услышал ее голос, более низкий, чем я предполагал. Она устроилась у окна напротив меня, так что я мог видеть только очертания ее головы в темных кудрях, освещенных осенним солнцем. Она сидела тихо и безмятежно, сложив перед собой руки на крышке стола. Мы читали вслух наши заметки, а она слушала, и, о счастье, кроткая, добрая улыбка неожиданно осветила ее лицо, когда я дошел до какого-то смешного места в своей статейке. Сама она не подготовилась к выступлению и, извинившись перед всеми, сказала, что у нее ничего не получается.

Мы еще долго спорили о достоинствах и недостатках принесенных заметок, она не принимала участия в обсуждении и молчала, полуотвернувшись к окну, отчего продольные морщинки возле носа обозначились еще более резко. На ее лице я вижу застывшее раздражение и не выдерживаю:

— Давайте скорее.

Она удовлетворенно кивает, и я чувствую, как кровь ударяет мне в лицо.