Полет кроншнепов - [35]

— Старый немецкий рояль. Черный, но мы хотим перекрасить его в белый цвет.

— Да, но белый рояль не так-то легко продать?

— Так мы и не продаем, а покупаем, — отвечает она со смехом, — это подержанный инструмент, неужели ты подумал, что нам по средствам новый? А сам ты играешь?

— Нет, я собираю пластинки.

— Конечно, классику?

— Да.

— Классика — это не все, есть и замечательная поп-музыка.

— Что же ты станешь играть на своем немецком рояле?

— Мендельсона, Моцарта, Брамса. У Брамса столько грусти. Ну… знаешь, а у меня при себе фотография детей. Подержи, пожалуйста, сумку, сейчас достану. Вот, полюбуйся.

На снимке маленькие мальчик и девочка. Они совсем не похожи на свою мать. Марта на заднем плане. На фотографии ее просто не узнать, как будто некто взялся нарисовать ее портрет, плохо представляя себе, как она выглядит. Тем временем возвратились Йохан с женой.

— Марта, какие прелестные ребятишки! — Восторгам их нет конца.

— Правда?

— А фотография мужа у тебя есть? Никогда его не видела.

— А Маартен видел, — говорит Йохан. — Правда?

— Да, — бросаю я небрежно.

Я мысленно вижу грузного брюнета, с усиками. С какой легкостью, однако, я вспомнил этого человека, хотя видел его всего один раз. Фотографии мужа у нее по счастливой случайности не оказалось. Она просит меня принести ей кофе и что-нибудь перекусить. Но буфет разобрали почти весь, так что мне достается последний бутерброд с ветчиной.

— Половина — твоя, за то, что ты такой заботливый. Вот разделаюсь с ним и побегу домой, мне бы не хотелось оставлять детей надолго одних.

Теперь я даже могу понаблюдать, как она ест. Временами она поднимает на меня глаза, улыбается светло и мудро. Догадывается ли она, что сейчас творится у меня на душе?

— Что ж, Маартен, до встречи.

— До свидания, Марта.

Как странно и церемонно звучат наши имена, но я знаю, что придет день, когда и это я буду вспоминать с грустной радостью. Второй раз в жизни я пожимаю ей руку и осмеливаюсь взглянуть прямо в глаза. Она внимательно смотрит на меня, в дружелюбно-ироничной улыбке ее глаз я угадываю теперь молчаливое сочувствие.

ВЕСНА

Весна была уже в полном разгаре, и стебли мать-и-мачехи сгибались под тяжестью пушистых венчиков. На некоторых растениях черенки уже надломились, их пышные плюмажи лежали прямо на дорожке — не обойти. Как странно все устроено: цветущее живое растение способствует своей же гибели и тут же закрывается от света белого гигантскими листьями. Стояла весна с непроходящими туманами над водоемами, и солнце скупо прорывалось лишь в тех местах, где плавали гнезда чомги, эта весна источала одуряющие запахи, и я, отойдя уже далеко от жилья, где кончалась бечевая дорожка, останавливался, глубоко втягивая в себя свежий воздух, и неожиданно вздрагивал, застигнутый врасплох ее дурманящими ароматами. В то утро ветер все время дул мне в спину, так что весеннее дыхание я чувствовал до самого школьного двора. Благодаря попутному ветру я пришел в школу намного раньше. Болтаться до уроков на дворе мне не хотелось, и я поднялся прямиком на второй этаж. И тут увидел Тео. Он стоял неподалеку от нашего класса возле окна, выходящего на полупустой школьный двор; от стекла на него падали слабые отраженные лучики, высвечивая лишь веснушки на его лице и рыжие волосы. Что ему здесь надо? Что могло так привлечь его внимание? Я незаметно подошел к нему сбоку и проследил направление его взгляда. Может быть, он ждет кого-то? Его руки, опущенные в карманы брюк, находятся в беспрерывном движении, он переминается с ноги на ногу, не останавливаясь ни на секунду. Из-за угла один за другим появляются ребята на своих велосипедах, они пересекают двор, но не они интересуют его. Мне показалось, что он пристально следит именно за этим углом, и действительно: в тот самый момент, когда из-за угла показались две девочки на велосипедах, Тео оживился. Девочки, подъехав к тому месту, где начинался школьный двор, сразу, как полагается, сошли с велосипедов — чего не сделали почти все остальные — и через всю площадку направились к входу, придерживая их за руль почему-то обеими руками. Впрочем, все девочки водят велосипед именно так.

— Вот она, — громко вырывается у Тео.

— Кто? — интересуюсь я.

— Марта, вон та, видишь, в синем пальто. Мы с ней раньше были в одном классе.

Мимо них, нарушая школьный запрет, проносятся ребята на велосипедах, посреди этого стремительного потока продвижение двух девочек кажется особенно медленным. Я вглядываюсь в девочку в синем пальто. Тот самый ветер, который помог мне сегодня прийти одним из первых, наверное, дул ей как раз в лицо, когда она торопилась в школу, отчего ее щеки покрывал сейчас густой пунцовый румянец, а кудрявые волосы беспорядочно спутались. Покатый спуск ведет в подвал под зданием школы, сверху мне видно, как она, откинувшись немного назад, идет по нему, теперь прямо под собой я могу разглядеть ее кудрявую голову.

— Сейчас она появится здесь, — говорит Тео, — у них первый урок рядом с нами. Она из нашей церкви.

Чего ради он вдруг сказал мне это? Но я промолчал. Так мы и стояли в коридоре. Когда мимо нас проходили ребята, как бы толкая перед собой свои длинные тени, в косых лучах солнца начинали играть обычно невидимые пылинки. Ее тень приблизилась так тихо, что я заметил ее буквально в последний момент и поднял глаза. На ней было красное с белыми крапинками платье, которое мерно колыхалось при каждом шаге. В правой руке она несла большой портфель и, чтобы уравновесить его тяжесть, чуть набок держала голову, которая казалась огромной из-за копны спутанных ветром кудрей. Вблизи она была выше и стройнее. Она как будто не шла, а бесшумно проплывала среди занавесей танцующих пылинок. Яркий румянец еще не сошел с ее лица — его замечаешь первым, — но стоило мне ближе увидеть эти темные глаза, окаймленные черными ресницами, взор, обращенный не наружу, а внутрь себя, как я тут же забыл о цвете ее лица, все вокруг на короткий миг замерло, как на волшебной фотографии, и я не в силах был оторваться от нее. Но я тотчас прихожу в себя, потому что понимаю: все происходит наяву, мой взгляд неотрывно скользит вслед ее бесшумному парящему шагу.