Полет кроншнепов - [115]

— Нет.

— Почему? — искренне удивился он.

Но я не стал отвечать, а вышел из гостиницы и присоединился к охотнику, натягивавшему болотные сапоги. Покончив с этим, он извлек из багажника своей машины точно такие же сапоги для меня. Затем я сел на переднее сиденье, а репортер устроился на заднем и, как только машина охотника тронулась с места, неожиданно просунул между нами два микрофона.

— Итак, начали, — сказал он.

— Для этого времени погода очень мягкая, — обратился я к охотнику.

— Да, — ответил он, — прямо как весной. Уже зацвел жасмин.

— Может, еще и солнце проглянет? — предположил я.

— А что, — сказал он, — с утра обещали прояснение, но возможны и ливневые грозы.

Серые микрофоны исчезли, и я услышал за спиной щелчок выключенного магнитофона.

— А теперь посмотрите хорошенько на берега канала, — сказал охотник, — я нарочно поеду медленней. Сейчас сами увидите. Крестьяне вынуждены пахать, отступя на полтора метра от края, иначе трактора сползут под откос, так как вдоль всего берега из канала на пашню прорыты ходы. Ну что, видите?

— Да, — ответил я, разглядывая темные дыры, здесь и там чернеющие над водой. — Если бы вода держалась на одном уровне, их было бы меньше.

— Правильно, — кивнул охотник, — они всегда роют прямо над водой. Когда вода прибывает, начинают рыть выше, уровень понижается, и ходы вместе с ним.

— Неплохо бы придумать такую систему водоотвода, чтобы уровень воды оставался неизменным, тогда бы все их ходы располагались в одной горизонтальной плоскости.

— И каким же образом это осуществить?

— Надо пораскинуть мозгами.

Я вновь услышал резкий щелчок. Между нами, словно две юные заспанные шиншиллы, всунулись мышино-серые микрофоны.

— Продолжайте, — сказал репортер, — это то, что надо.

Я смотрел в нескончаемую глубь горизонта и молчал. — Они всегда начинают с одной стороны, — прервал паузу охотник, — и уже потом распространяются по всему каналу.

— Здесь для них просто божья благодать, — поддержал я. — Нидерланды прямо созданы для ондатры.

— И не говорите, везде сплошная вода, сплошное сельское хозяйство и сплошные предписания, под которые она как раз и не подпадает. И ведь пока она не добралась еще до Южной и Северной Голландии, а там для нее уж и вовсе райские кущи. Вот будет дело, если она и туда заявится…

Охотник замолчал, обгоняя телегу с навозом.

— Что тогда? — спросил я.

— Если это произойдет, — сказал он, — у них там все позатопит. Плотины ни к черту не годятся. Есть, правда, один выход.

— Какой?

— Переселяться жить в списанные баржи, — ответил он.

Микрофоны исчезли; охотник, казалось, только этого и ждал и резко затормозил. Он сразу вылез из машины и, спустившись по откосу, зашагал вдоль канала. Немного погодя он поднял отвороты болотных сапог и ступил в воду. Жестом почти небрежным и обнаруживающим несомненный навык он достал со дна капкан. В него попалась молодая цвета ржавчины ондатра со светло-серым брюшком. Охотник раскрыл капкан, бросил зверька мне под ноги, снова закрыл капкан и установил его на прежнее место. Затем выбрался из воды, взял в руки ондатру и ножом отхватил у нее хвост. Мертвого зверька он перебросил через канал на вспаханное поле, необозримо катившее к светлеющему горизонту.

— Спроси что-нибудь, — зашипел репортер у меня за спиной.

Не хватало только, чтобы я в качестве дарового интервьюера плясал под дудку этого умника, подумал я. И не стал вымучивать никакого вопроса, а спокойно стоял и ждал, пока охотник вылезет из канала. Но он указал мне на маленькое красноватое растение:

— Мать-и-мачеха. Ишь как тянется.

Он выбрался на берег и посмотрел вдаль.

— Жаль, никак не распогодится. При таком свете они меня не скоро углядят.

Мы смотрели в темно-серое небо, к югу наливающееся свинцом.

— Вот и они, — сказал охотник.

На юго-востоке я различил две черные точки, они стремительно приближались и постепенно приняли очертания птиц; резко взмахивая крыльями, птицы подлетели к нам и плавно закружили точно над тем местом, где лежала ондатра.

— Сарычи, — сказал я.

— Да, — кивнул охотник, — эти радуются улову не меньше меня, особенно в это время года, когда ондатры отменно вкусны. Мы делимся по-братски: поймаю за день штук шесть, так каждому из нас — по паре.

Сарычи медленно кружили над мертвым животным, темневшем среди поля пятнышком ржавчины.

— Они сядут, только когда мы уйдем, — сказал охотник, — и не успеешь глазом моргнуть, как они ее обработают. Иногда они следуют за мной весь день и подчищают все, что попадает в мои капканы. Так и напрашивается мысль о переселении душ. Если мне суждено заново родиться на свет божий, то хорошо бы в новой жизни стать сарычом. Никто не питает к нему ни любви, ни ненависти, никто в нем не нуждается. Он не знает печали, и опасность не подстерегает его на каждом шагу, питается он падалью, а поэтому у него нет необходимости никого убивать, чтобы самому выжить. И надо полагать, вскоре они тут вообще будут жить припеваючи. Ондатра отправит Нидерланды под воду — ровно настолько, чтобы и следа не осталось от людей, прибывших некогда на плотах покорять этот край. И тогда здесь станет так, как было вечно. В солоноватой воде дельты будет плодиться и размножаться ондатра, а в небе над нею будет властвовать сарыч, который избавит ее от обязанности хоронить своих мертвецов. И тогда, может быть, вновь появится выдра. Ты знаешь, что нет домашнего животного более преданного, чем выдра? Когда умирает ее хозяин, умирает и она. В средние века бедняки, которым было не по средствам держать собаку, заводили выдру и прекрасно с ней уживались, ибо нет на земле более привязчивого зверя, я сам своими глазами видел это в Америке.