Поле чести - [12]

— Намек?

— Нет, сказано достаточно ясно.

— А с моряками в своей жизни когда-нибудь приходилось сталкиваться?

— Много раз, в том числе и на военно-морской базе в Таллине — с прекраснейшими людьми, и здесь у нас, в Питере. Да я сам происхожу из семьи моряков. Правда, когда дед мутил воду, то прикидывался, что он из бурлаков, потом выяснилось: у нас в доме есть русские морские палаши, фамильные. Насколько я разнюхал свою родословную, то мои предки — военные моряки.

— То есть, вы хотите сказать, что они были морскими офицерами?

— Именно так. И я этого не забываю. А сейчас особенно, когда чувствую, до какой степени армия нуждается в поддержке. Я делаю все, чтобы продемонстрировать лишний раз свое доброе отношение к ней и поддержать ее. Потому что это главное сейчас, армия — основа и надежда государства. И если люди, которые сейчас служат в армии, я имею в виду прежде всего офицерство, не изменят себе, своим принципам, своим позициям, своей гражданственности, своей нормальности, обычной нормальности человеческой, то, может быть, самого страшного у нас не произойдет. Это — единственная сейчас надежда.

КАК НАЧИНАЛИСЬ «СЕКУНДЫ»

— Александр Глебович! Почему возникла необходимость создания новой передачи — «600 секунд»? Какой принцип был положен в ее основу?

— Наши программы теленовостей во все века выглядели так: в кадре диктор бодрым голосом читал официальные сообщения: «состоялось заседание», «завод выполнил план», «в закрома государства засыпаны тонны зерна…» А нам всем хотелось не только новой формы подачи материала, но и другого содержания — честного, прямого, живого разговора с телеаудиторией. Стали искать. Специально выписали из США программы новостей и отправили меня их посмотреть. Так случилось, что на просмотр я не попал и предложил товарищам по работе свою модель программы, которая сразу всем понравилась. Как оказалось, аналогов в практике телевидения она не имела.

Первые выпуски «600 секунд» были без ведущего — шел видеоряд с закадровым комментарием. Потом комментировать сюжеты был приглашен артист. Но до эфира дело не дошло. Предвосхищая дебют, тот явился под больщущей мухой и тут же в студии, перед камерой, заснул. Его сгрузили на пол, а в кресло посадили вашего покорного слугу — никто из «зубров» ленинградского телевидения не хотел ввязываться в эту авантюру.

Ситуация вышла из-под контроля. Вспомнилось, когда работал на киностудии каскадером, приходилось выполнять трюк «подсечка», на полном ходу переворачиваешься с лошадью через голову. А как приземлишься — трудно сказать.

Первые три недели выходил в эфир один. Это тяжело: журналист в эфире должен быть и капитаном, и организатором, и диктором. Потом появились помощники.

Главным нашим девизом стало — правда, правда, ничего, кроме правды.

— Легок ли был путь в эфир? Тем более что все сюжеты — более чем острые…

— Мы действительно все время ходили по лезвию ножа. Случается, пользовались мало проверенной информацией. Но за первые полтора года у нас прошла всего одна ошибка, когда Светлана Сорокина объявила рок-группу «Трубный зов» ансамблем баптистов. На следующее утро верующие собрались под окнами редакции и требовали опровержения. Мне пришлось с телеэкрана извиниться за «прокол», а Сорокиной я сказал, что, случись подобное двести лет назад, ее бы публично сожгли на площади.

Второе наше прегрешение — подлог, на который я пошел сознательно. Мы собирались снимать бойню домашних животных. В эфирном варианте дело происходит так: распахиваются ворота и улыбающийся парень приглашает нас войти. На самом деле я перелез через забор, отворил ворота, впустил членов нашей киногруппы и мы начали снимать. В это время прибежал фельдшер, ужаснулся и стал нас выгонять. Поскольку мы уже закончили, то и не пытались сопротивляться. В итоге «противоборствующие стороны» полюбовно разошлись: он с сияющей улыбкой захлопнул за нами ворота. Конечно, бедняга фельдшер забыл о безграничных возможностях телевидения, а мы ими воспользовались и в сюжете прокрутили пленку в другую сторону. На экране выходило, что нас не «провожают», а встречают на бойне с распахнутыми объятиями и дружеской улыбкой…

Наш рабочий день начинался в восемь утра. Целый день ездили по городу и снимали. Возвращались в редакцию в восемь вечера, когда начальство уже расходилось по домам. Монтировали, потом я писал текст. После «Времени» выходили в прямой эфир, и тут никто не мог помешать мне сказать, что я считаю нужным. Все разговоры начинались после программы: звонки на телестудию не прекращались до полуночи, ну и потом — в кабинете у начальства.

Для того чтобы добывать информацию, мы имели самые широкие связи и в милиции, и на «скорой», и в пожарной охране, и просто среди наших зрителей.

Свобода выбора тем у нас была относительная, Условно говоря, на первом этаже, где живут обычные люди, пожалуйста — все что угодно. На втором, где обитают чиновники среднего звена, руководители торговли — трудно, но запретить нельзя. А на третий — высший этаж — нам вход был категорически запрещен, да мы и сами не рвались освещать официальные мероприятия. Мы вскрывали поверхностный пласт, и даже на этом уровне мне приходилось оставлять куски собственного мяса в кабинетах у начальников.