Полдень, XXI век, 2012 № 06 - [52]

Николай Федоров не стремился публиковать свои труды, однако он очень активно «миссионерствовал», стараясь познакомить со своими взглядами важнейших деятелей русской культуры. Федоров был собеседником Толстого, а его ученик Петерсон находился в переписке с Достоевским. Большое влияние Федоров оказал на Владимира Соловьева, назвавшего Федорова своим учителем, а Владимир Соловьев, несомненно, является самым авторитетным и влиятельным профессиональным философом во всей русской истории. Сильнее всего, считают исследователи, федоровское влияние сказалось на одной из последних статей Соловьева – «Идея сверхчеловека». В ней Соловьев писал, что сверхчеловек должен быть прежде всего победителем смерти, предлагал «настоящий критерий для оценки всех дел и явлений в этом мире: насколько каждое из них соответствует условиям, необходимым для перерождения смертного и страдающего человека в бессмертного и блаженного человека».

Как сотрудник Румяцевской библиотеки, Федоров некоторое время руководил самообразованием К. Э. Циолковского, ставшего впоследствии другой «звездой» русского космизма и также высказавшего в своих метафизических трудах предположение о бессмертии человека – правда, в специфической форме бессмертия составляющих человеческий организм атомов, являющихся носителями сознания.

Среди крупных мыслителей Серебряного века, подхвативших идеи Федорова, следует назвать также и Сергея Булгакова, в чьей книге «Философия хозяйства» хозяйство (экономика) истолковывается как выражение борьбы жизни и смерти, и даже «борьбы со смертоносными силами князя мира сего».

Примерно с 1912–1914 годов возникает организованное федоровское движение, начинается публикация «федоровских» сборников, в которых участвует Валерий Брюсов, написавший, что «смерть и воскресение суть естественные феномены, которые наука обязана исследовать и которые она в силах выяснить».

Вообще сегодня исследователи видят влияние федоровских идей и заинтересованность темой бессмертия у огромного количества представителей русской культуры первой трети XX века – от Пастернака до Филонова. Трудно сказать, в какой степени эта «иммортологическая озабоченность» действительно была порождена идеями Федорова и федоровцев, поскольку и без них источников интереса к теме было предостаточно. Православие постоянно напоминало о бессмертии души и воскресении мертвых в последний день. Интеллигенция Серебряного века активно изучала, переводила и реконструировала культурное наследие прошлых эпох, а вместе с ним знакомилась с легендами о всевозможных эликсирах бессмертия в древнегреческих мифах, в эпосе о Гильгамеше, в сообщениях о средневековых алхимиках. В 20-х годах ко всему этому прибавился полурелигиозный угар большевистской пропаганды: когда говорили, что при коммунизме смерть упразднится научными средствами, – вера в это активно эксплуатируется в «Чевенгуре» Андрея Платонова.

В 20-е годы в федоровское движение входят многие оригинальные мыслители: Александр Горский, Валериан Муравьев, Николай Сетницкий. Федоровцы активно пытаются заинтересовать своими идеями официальных лиц и деятелей культуры, так что в результате ссылки на Федорова появляются даже в текстах Горького и Калинина. Горький в 1920 году в лекции «О знании» выразил уверенность, что человечество через 200 или 1000 лет достигнет бессмертия.

В начале 1920-х годов в рамках русского анархизма появляется очень странное движение «Биокосмизм», деятели которого – Александр Агиенко (Святогор), Павел Иваницкий, Александр Ярославский проповедовали «иммортализм и интерпланетаризм» – то есть, в сущности, идеи Федорова и Циолковского «в одном флаконе». Правда, они старались отмежеваться от Федорова, как от, по их мнению, слишком примитивного мыслителя, – но родства утаить невозможно. «Для нас первейшая ценность есть реальное бессмертие личности и жизнь ее в космосе», – писал лидер биокосмистов А. Святогор. Кстати, в текстах биоскомистов пропагандировался тот способ обеспечения бессмертия, который сегодня получил название крионики – то есть замораживания людей с целью их последующего воскрешения. Быть может, не без влияния биокосмистов тема оживления замороженного появилась в «Клопе» Маяковского. Впрочем, если говорить о творчестве Маяковского, то еще ярче его близость к теме видна на примере написанной в 1923 году поэмы «Про это», в которой поэт умоляет ученых будущего воскресить его.

Сегодня, задним числом, можно констатировать, что первая треть XX века – время самого горячего обсуждения темы борьбы со смертью, бессмертия и воскрешения. Так, А. Богданов ведет с Горьким полемику о смерти, ее результатом становится рассказ «Праздник бессмертия». В нем изобретатель Фриде создает некий «физиологический иммунитет, впрыскивание которого дает человеку вечную молодость». Достижение бессмертия благодаря полету в космос описывается в рассказе Платонова «Приключение Баклажанова» – кто знает, не содержится ли в фамилии героя ирония над Богдановым, автором первой русской космической фантастики.

Появилась и первая реакция на всеобщее увлечение необоснованными надеждами. Первый пример этой реакции – опубликованная в 1913 году статья русского философа-неокантианца Генриха Ланца, где он впервые критикует понятие бессмертия не с точки зрения атеизма и «просвещенчества», но исходя из неких очень тонких умозрительных оснований, пытаясь доказать что даже и религия, в сущности, бессмертия не признает.