Полдень, XXI век, 2009 № 01 - [31]

Четыре с половиной минуты из пяти я выбирал себе тяжелые армейские «гады», одни оказались чуть малы, другие чудовищно велики, третьи сели как влитые.

Потом быстро схватил камуфло и, под окрик вертухая, высмотренные заранее три банки с тушенкой. В глубь склада я так и не попал, и, судя по довольному виду Скрыни и Квадрата, зря.

* * *

У дверей склада нас обыскали. Пока шмонали моих сокамерников, я успел натянуть нехитрую одежду — чуть великовата, но не критично. Выпустили нас через маленькую дверцу. После тусклых лампочек склада солнце резануло по глазам. Передо мной был город, самый обычный. Блеклые панельные пятиэтажки, жухлая предосенняя зелень тополей, вдалеке — памятник, то ли Ленину, то ли Путину — я их, если честно, не различаю.

— Быстро валим через сквер. — В Скрыниной руке, указывающей вдаль, мелькнул нож. — Не отставать!

Квадрат кинулся за ним, а я побежал в другую сторону — вдоль здания, из которого мы только что вышли.

— Молчун! — заорали сзади, но я даже не оглянулся. — Сука, предатель, найду — зарежу!

Забежав за угол, я увидел перед собой холм. Плавали, знаем — бомбоубежище. Мелькнула мысль, что именно там в ближайшее время будут отсиживаться калечный мент с вертухаями, вряд ли они выпускают нас в город, не предусмотрев путей отступления.

Значит, все-таки будет эвакуация. И наверняка не через месяц; неделя, две — и все, сдохнут цуцики, сидя в тесноте и темноте.

Надо выжить, просто выжить. А потом — кто знает? Номинально демократию в стране не отменяли, может, придут к власти коммунисты или либералы, училка по истории говорила, что это теоретически возможно, и тогда законы перепишут, вдруг даже не придется весь срок мотать.

Я забрался на холм и взглянул вокруг. Сзади — трехэтажное здание, из которого нас выпустили. Справа — стадо унылых хрущоб. Слева — несколько двенадцатиэтажек-свечек, а за ними виднеется массив частных домиков. Впереди какое-то административное здание с выбитыми окнами, за ним с боков виднеется набережная и узкая лента речки.

В середине одной высотки вывалилось стекло, а через несколько секунд до меня долетел звук. Там мог быть кто-то из нашей тюрьмы, а мог и из взрослой — сталкиваться с настоящими уголовниками я не горел желанием.

И все же побежал я именно в ту сторону, пытаясь держаться в тени деревьев. Мне надо было добраться до частного сектора — а там найти приличный чердак и обосноваться.

Я рассчитывал пересидеть смутное время, а потом вернуться обратно в тюрьму. Да, там не сахар — но надежда остается, и, в конце концов, камера не намного хуже комнаты в детдоме, а по некотором размышлении — даже лучше.

Особенно если сокамерники знают, что на мне шесть трупов.

Я быстро выдохся. Сказались четыре месяца почти без движения, жуткое напряжение, да и последние несколько дней путешествия в неизвестность тоже вымотали меня до предела.

То тут, то там раздавались крики. Я никого не видел, стараясь двигаться между кустов и деревьев, но не слышать хриплого женского визга и мрачного мужского хохота не мог.

* * *

До частного сектора оказалось куда дальше, чем я рассчитывал. Прошло не меньше пары часов, уже начинало темнеть, когда я перелез через металлический полутораметровый забор и оказался перед двухэтажным коттеджем. Окна второго этажа казались мертвыми, и это меня обмануло — но на первом, за выбитыми стеклами, мелькал огонь, и оттуда слышался быстрый говор.

Я тут же перемахнул обратно через ограду и оказался перед худым невысоким мужичком в тонкой тюремной робе со споротой нашивкой.

— Ну, паря, показывай, что есть, — щербато улыбнулся он мне, тыкая кухонным тесаком в солнечное сплетение. — Деткам, я слышал, всякие хорошие вещицы раздавали. Ты же не лоханулся на ножик или зажигалку? Я тебя давно отслеживаю, ты хорошо прятался.

Я осторожно достал из левого кармана банку тушенки. Затем повторил операцию с правым карманом. Лицо урки вытянулось — он явно рассчитывал на что-то другое.

И тут я как-то сразу понял, что сейчас он меня зарежет. Не раздумывая ни секунды, я оттолкнулся от его груди руками с зажатыми в них банками и одновременно пнул мужика под колено.

Если бы нас поставили на ринг, в честном бою он сделал бы меня одной левой. Но в сумбурной уличной драке мне повезло — противник на секунду отвел нож, рефлекторно дернувшись к больной ноге, а я уже бил его консервой по голове.

Он упал — наверняка живой и почти точно без сознания, а я сунул тушенку в карманы, наклонился поднять тесак, а потом бросился прочь.

И надо сказать, что так быстро я не бегал никогда в жизни. Одна улица сменялась другой, в легких поселился олимпийский огонь, раздирающий нутро на части, а я все не мог остановиться.

Время от времени я слышал людей, один раз пробежал рядом с двумя мрачными амбалами — они, видимо, уже выпили и теперь хохотали надо мной и что-то орали вслед.

Я бежал, банки били меня по бедрам, нож скользил в потной ладони. Наконец я смог остановиться и тут же согнулся от зверской боли в легких.

* * *

Стало уже совсем темно. Вдали пылало три или четыре пожара, где-то орали, где-то пели. Я стоял в узком тупичке перед хлипкой невысокой калиткой.