…За несколько дней до Рождества мир почувствовал, что Бог вот-вот нажмет на «delete». Собственно, к Богу никаких претензий. Старик и так долго терпел, балуя кредитом по выгодной процентной ставке. Но рано или поздно даже самое плохое кончается, что уж говорить о хорошем.
Пора. Девять дней. Двести шестнадцать часов. Двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят минут. Не густо. Но если перевести в секунды, то времени еще очень-очень много. Целая вечность.
…и фляжка с коньяком.
Глаза встретили небо, набухшее снегом и дождем. Если ты есть, Господи, сделай хоть что-нибудь! Дай знак! Порази в сердце! В мысли! В жопу! Еще лучше в печень, она давно заслужила!
Замер, прислушиваясь. Ну? Ну!
Еще, что ли, выпить? Для храбрости! Все равно помирать.
Несколько дней, и все закончится. Никого не будет. Никого и ничего. Еще один Апокалипсис. За ним — Армагеддон.
Модная тема. Конец света — величина постоянная.
Впервые за… долгое время захотелось позвонить ей. Достал мобильник, пробежался. Пусто. Стер — еще тогда, когда.
Ну, что за чертова баба! Даже когда она нужна, ее нет.
Он встал, направился к дому. Под ногами хрустело — словно раздавленные новогодние игрушки.
…Нож вошел этак нежно, деликатно. Стало безвоздушно и невесомо. Стало мягко и тепло. Потом — никак.
Что ж, и такое случается. У каждого свой Апокалипсис.
Господи!
— Ты знаешь, а он умер, — новость мимоходом, невзначай. Между сообщением о новом платье и квартальной задолженности. Мир рушится — в рапиде. Ломая ногти, с трудом выбираюсь.
— Когда?
— Неделю назад. А ты не знала? Я принесла ему розы.
В голове метроном: «Умер, умер, умер». Выключаю.
Итак, он все-таки умер, Олег. Сыграл в ящик. «Ты, Каська, большая дура. Нашла, чем пугать! Пока мы здесь, смерти нет, когда смерть здесь, нас уже нет». Любил заезженные цитаты…
* * *
Звонок по внутренней связи. Босс.
— Зайди-ка.
Вдруг скрутил приступ тошноты. Как в тот день, когда впервые почувствовала измену мужа.
«Я задержусь, родная, не скучай». Где-то там, в офисе Олег предавался любви с секретаршей. Когда они синхронно достигли оргазма, меня вырвало. Он вернулся в два часа ночи с убедительной версией. Но я сделала вид, что сплю. К девице ничуть не ревновала. Проникнув в чужую суть, знала о ней все. Спустя шесть мучительных недель сделает неудачный аборт. И у нее никогда не будет детей. После секретарши были другие женщины. Возвращаясь, всегда врал. Почти всегда правдиво.
И вот он умер. Почему, чувствуя его тогда, я не почувствовала его сейчас?
…У босса в руках мое заявление, напоказ:
— Почему? — однако ему хватает такта не говорить про мой возраст. В сорок четыре не увольняются. В сорок четыре держатся за место всеми конечностями.
Почему я ухожу? Потому, что надоело. Потому, что работать в женском коллективе — самоубийство. Потому, что невозможно работать с людьми, которых не уважаешь. Потому, что мое сердце покрыто девятью рубцами. И один из них сегодня лопнул.
Но самая главная причина — Марга.
— Ладно, иди.
Под его белой рубашкой бьется изношенное сердце. Вижу левое легкое — красное с черным. Черного намного больше. Странно, он же совсем не курит. Бегает по утрам, пьет свежевыжатый апельсиновый сок и ест спаржу.
Сказать? Еще все можно исправить.
Босс принимает решение за меня:
— Зайдешь туда, где тебя брали, и получишь то, что хочешь получить.
То есть: «Ступай в отдел кадров и забери трудовую книжку».
Может, все-таки предупредить его?
Но кто слушает Кассандру под Новый год…
* * *
Набираю ненавистный номер. Было время, мы считались подругами.
— Алла, это я… Соболезную.
— Не смеши, — Алла скользит по лезвию истерики.
— Как он умер?
— Это все, что тебя интересует? Ни вопроса о завещании! И где твои материнские чувства? Даже не спросила, что сейчас чувствует твоя дочь!
— Ты же знаешь, его деньги меня не интересуют. А моя дочь. Она давно уже твоя. Скажи, как он умер?