Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - [203]

— И мы, Иван Никитич, решили эту перегородку снять. Перенести обсуждение шефского вопроса в колхозы. И доказали «якающим», как умеют советские люди помогать своим товарищам, — продолжал Василий Александрович.

Из дальнейшего рассказа Василия Александровича Миша и Гаврик узнали, как после собрания колхозные шефы организовали обозы.

Поднялось все село: застучали топоры, молотки, засвистели пилы. Из своих дворов на бригадный люди несли кто лист кровельного железа, кто доску, дверь, раму. Тут же кричали связанные куры, гуси. Стемнело, но ночь не помеха.

Слушая этот рассказ, Миша и Гаврик вспомнили, что так же вот и целинский секретарь райкома организовывал для них шефскую помощь колхозников. Он тоже не спал и утром выехал посмотреть, все ли сделано, как нужно. И теперь уже независимо от того, сердился ли Василий Александрович или улыбался, он им все равно нравился. Им уже нравился теперь и его потрепанный газик с ободранным, примятым кузовом. Впервые внимательно присмотревшись к газику, ребята заметили, что из-под откинутого капота вытянулась вверх нога шофера. Самого шофера не было видно. И ребятам смешно было смотреть на то, как нога его в рыжем сапоге медленно поворачивалась в воздухе.

— Володя, что-то обоз не показывается на грейдере! — громко сказал Василий Александрович, оборачиваясь к машине.

Из-под капота послышался молодой голос:

— Василий Александрович, не беспокойтесь! Пока я своей старушке подправлю здоровье, он подъедет.

Миша и Гаврик переглянулись и молча «договорились», что шофер шутлив.

А из-под машины доносилось:

— Эх, старушка, старушка! Забраковали тебя фронтовики. А там знают, что забраковать. У тебя, к чему ни притронься, все болит!

— Подойдем к нему? — вставая, сказал Гаврик.

— Ключ, молот, швайку… принести из кабины? — подсказал Миша.

Ребята, наверное, нашли бы, чем и как надо помочь шоферу, и, наверное, пошли бы помогать ему, как они до этого не раз помогали и трактористам и шоферам, но до кургана с холодной ветровой струей донеслась песня. В ней переплетались простуженные женские голоса с певучими трелями баяна. Василий Александрович и Иван Никитич вытянулись, ребята догадались, что с бугорка они уже видят появившийся на грейдере обоз.

Скоро обоз стал виден и ребятам. Встречные грузовики давали ему дорогу. Мише и Гаврику казалось, что обоз двигается очень быстро, так как им приходилось одновременно следить и за Иваном Никитичем, и за Василием Александровичем, и за шофером и сгонять разбредавшихся коров. Они видели, что старый плотник, жуя морщинистые губы, считал подводы. А Василий Александрович, уже подсчитав их, гордо говорил:

— Вот, посмотрите, что сделали люди от всего сердца!

Шофер на секунду высовывал из-под капота кучерявую голову и, вытирая вспотевшие, запачканные маслом щеки, сожалеючи говорил:

— Из-за этой машины много хорошего не увидишь.

Ребята заметили, что переднюю подводу с развевающимся над нею флагом везли рыжие, хорошо вычищенные кони. В этой подводе густо сидели колхозницы и баянист. На следующих подводах лежали доски, железо, бревна… А на последней стояли плетеные садки.

— Миша, погляди, погляди — гусак из садка голову высунул!

— Гаврик, да там есть и куры.

Иван Никитич, восхищаясь, сказал:

— Хорошо, душевно организовано. Даже в гривы и в упряжь нашли время алые ленточки вплести!

— Ага! Заметили! Хорошо, значит? — услышали ребята торжествующий голос Василия Александровича, увидели, как он, сдвинув овчинную шапку, расставил ноги, как рыбак в лодке, и стал рассказывать: — На райисполкоме некоторые товарищи были против ленточек. «Люди, говорили они, под землей, в нищете живут, а мы к ним с баяном и с ленточками…» А мой земляк, рыбак, поддержал меня. Он сказал: «И баян нужен, и ленточки нужны. — Сказал: — Если помогать будете, помогайте весело, с песнями!»

— А как по фамилии рыбака-то этого? — заинтересованно спросил Иван Никитич.

…Люди, сидевшие на передней подводе обоза, уже заметили Василия Александровича. И стали махать сидевшим на задних подводах, чтобы забирали влево. Обоз круто повернулся, беря направление на холмик, на котором стояли Василий Александрович и Иван Никитич.

— Василий Александрович, а мы думали, что вы зоревать уехали. На заре лучшие сны снятся! — громко и шутливо заговорили колхозницы, вылезая из передней уже остановившейся подводы.

— Кто это «мы»? — прихрамывающей походкой обходя лошадей справа, спрашивал баянист. — Я ж вам говорил, что Василий Александрович откуда-нибудь сбоку нам наперерез выскочит! Так оно и случилось! — И, гордо поправляя висевший на плече баян, он присоединился к людям, обступившим секретаря райкома.

Ребята следили за тем, как Василий Александрович, здороваясь, почти каждого называл по фамилии.

— Товарищ Коптева, я обязательно учту, что на заре самые лучшие сны снятся! А вам, товарищ Беланов, надо было спорить с ними на что-нибудь существенное. Не догадались? Жалко, — сочувственно улыбался он, медленно проходя со всеми мимо подвод обоза. Он только не спешил ответить суховатому человеку с подстриженными усиками, с бегающими глазами, одетому в поддевку с косыми накладными карманами, из которых он почти не вытаскивал рук.