Поль Робсон - [38]

Увещевательная история несчастной любви храброго мавра к «добродетельной девушке удивительной красоты. по имени Дездемона», или «наглядное поучение молодым девицам, предостерегающее их от неравных браков», как иронически называли творение Чинтио современники, превратилась под пером Шекспира в великую трагедию возвышенной страсти и обманутого доверия, которой отныне была суждена вечная сценическая жизнь.

Роль Отелло, одну из самых притягательных, но и едва ли не самую сложную в мировом классическом репертуаре, в разное время играли выдающиеся артисты — англичане Ричард Бербедж, Дэвид Гаррик и Эдмонд Кип, француз Франсуа-Жозеф Тальма, немец Фридрих Люд-вик Шредер, итальянец Томмазо Сальвини, Айра Олдридж. Блистательно воплощали образ, созданный гением Шекспира, прославленные трагики России В. А. Каратыгин, П. С. Мочалов, А. И. Южин.

Весной 1930 года из газет и расклеенных по городу афиш лондонцы узнали о готовящейся в театре «Савой» премьере «Отелло». Спектакль ставил американский режиссер Морис Браун, он же был занят в роли Яго. На роль Дездемоны была приглашена начинающая актриса Пегги Эшкрофт, на роль Родриго — Ральф Ричардсон (впоследствии популярный актер британского кинематографа, один из директоров Национального театра «Олд Вик», прославившегося постановкой шекспировских пьес), на роль Эмилии — уже снискавшая мировую известность Сибил Торндайк. Роль Отелло репетировал Поль Робсон. Ему предстояло вторым после Олдриджа без грима выйти на сцену в образе шекспировского мавра.

Работе над спектаклем предшествовала напряженная гастрольная поездка Поля и Ларри Брауна по провинциальным городам Англии, по странам Центральной Европы и США. Она началась концертом в зале венского общества друзей музыки, состоявшимся 10 апреля 1929 года. К гастролям в Европе Робсон с Брауном подготовили новую программу, включив в нее английские, французские, немецкие народные песни, вокальные произведения Бетховена, Моцарта, Шумана. Лишь теперь, спустя четыре года после дебюта на концертной эстраде, Поль решился расширить свой репертуар.

Знакомство с музыкальным творчеством других народов привело Робсона к радостному для него открытию: оказывается, песни англичан, французов, немцев так же близки его сердцу и «выражают ту же задушевность, которая столь характерна для негритянской музыки».

Прежде чем приступить к разучиванию песен, отобранных с помощью Брауна, Поль внимательно перечитал подстрочники стихов, после чего сразу отверг мысль исполнять французские и немецкие песни в английском переводе. Он особенно остро чувствовал нерасторжимую слитность языка народа и сложенной им музыки. Для Поля была очевидной невозможность звучания народных песен на иных языках или в чужеродных аранжировках. В том, что касалось музыкального сопровождения, он полностью полагался на безупречный вкус Брауна. Советы Ларри, владевшего французским и немецким языками, помогли Робсону выучить тексты песен с правильным произношением слов и даже частично избавиться от своеобразного американского выговора.

К классической музыке Поль относился с благоговением. В студенческие годы он впервые услышал Бетховена. Это был финал Девятой симфонии, написанный композитором на слова оды «К радости» Ф. Шиллера. Музыка, донесшаяся до Робсона сквозь шумы и потрескивания граммофонной пластинки, разительно отличалась от всего слышанного им прежде. Захваченный ее величием и красотой, он не обращал внимания на несовершенства записи. Никогда ранее не доводилось Полю ощущать столь сильную потребность в немедленном душевном отклике, испытывать такую сладостную остроту переживаний от музыки. Он закрывал глаза, и уже не героические образы, рожденные музыкальным гением Бетховена, а он, Поль Робсон, вступал в смертельную схватку с, казалось бы, неодолимыми силами злого рока, стоически переносил жестокие испытания, уготованные ему судьбой, и, торжествуя, шел вперед, «от мрака — к свету, через борьбу — к победе».

Не менее волнующим для Поля стало и знакомство с русской симфонической и оперной музыкой. Арии Бориса Годунова из одноименной оперы М. П. Мусоргского в исполнении Ф. И. Шаляпина он также впервые услышал с граммофонной пластинки, записанной американской фирмой «Голос его хозяина», в 1922–1923 годах.

Много раз опускал Поль мембрану с металлической иглой на вращающийся черный диск, пытаясь распознать таинство великой музыки и удивительного по красоте голоса. Вокальное мастерство Шаляпина с его умением придавать своему высокому басу различные тембровые окраски, что позволяло певцу предельно раскрывать смысл исполняемого им произведения, заворожило Робсона. Он был готов поклясться, что понял каждое слово, каждую фразу, прозвучавшую с пластинки. Пытаясь воспроизвести драматические интонации Шаляпина, он повторял вслед за певцом: «Прощай, мой сын… умираю… Сейчас ты царствовать начнешь. Не спрашивай, каким путем я царство приобрел…»

Хотя его голос был ниже шаляпинского и значительно уступал ему в чистоте и благородстве тембра, он обладал похожей мягкостью звучания, задушевностью интонаций.

Когда Поль услышал новые записи Шаляпина — «Блоху» Мусоргского и «Песню Варяжского гостя» из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Садко», — он загорелся желанием включить их в свой репертуар. Довольно быстро выучил русские тексты, успешно преодолел трудности произношения, попробовал репетировать с Ларри, подготовившим музыкальное сопровождение, и… на первой же репетиции ощутил собственное бессилие. Ему не хватало музыкального образования, вокальной техники, необходимых для исполнения классических произведений. Последовали месяцы упорных занятий с Ларри, с учительницей музыки Терезой Армитедж, некогда учившей Эсланду игре на фортепиано, наконец, с преподавателем пения, немцем по происхождению. Только овладев основами звуковедения, научившись правильно пользоваться певческим дыханием, Поль дерзнул вновь обратиться к классике.