Покуда я тебя не обрету - [83]

– Хорошо, а какая таутировка-то?

– Какая-то дурацкая роза.

Вот уж неправда, подумал Джек. Он готов был спорить, что знает, какую именно розу вывела мама на миссис Оустлер; если это так, то трусики не закрывают ее целиком.

– Иерихонская?

На этот раз, едва ли не впервые, опешила Эмма:

– Какая-какая?

Не так-то просто девятилетнему мальчику объяснить, что такое иерихонская роза. Джек показал Эмме кулак:

– Ну, вот такого примерно размера.

– Да, ты прав. Продолжай.

– Значит, это цветок, но в нем скрыты лепестки другого цветка.

– Какого другого цветка?

Джек слышал много разных слов, только не понимал смысла. Были какие-то «половые губы», еще было какое-то «влагалище», наверное, это все названия цветов, не так ли? Значит, цветок, скрытый в иерихонской розе, – вроде эти самые «половые губы» и есть, они там и спрятаны, и это что-то такое, что бывает у женщины, то есть в розе спрятано влагалище. Джек даже представить себе не мог, какую белиберду он нес, объясняя все это Эмме, но та прекрасно поняла, о чем он ведет речь.

– Ты шутишь, Джек.

– Ну, чтобы этот цветок увидеть, надо знать, что он там, а то не найдешь, – сказал мальчик.

– Конфетка моя, только не рассказывай мне, будто знаешь, как выглядит влагалище.

– Ну, там же не настоящее влагалище, – поправился Джек. Но уж иерихонских роз он за свою недолгую жизнь навидался. И лепестки того цветка («розовые губки», как называл их Бабник Мадсен) он изучил довольно подробно, так что умел сразу их находить – те самые лепестки-да-несовсем, которые и делали обычную на первый взгляд розу иерихонской.

– Наверное, ты просто не очень внимательно смотрела, – сказал Джек Эмме, которая до сих пор не могла поверить и стояла с открытым ртом. – Я имею в виду, ты не очень внимательно разглядела татуировку.

Эмма взяла Джека за руку и отвела к себе в спальню, не выпуская из другой мамины трусики, словно в знак того, что нижнее белье миссис Оустлер – ключевой элемент в его жизни.

Как выглядела спальня Эммы? Соберите воедино все предрассудки о том, что может быть в комнате у девочки, которая переживает самый острый момент перехода от детства через половое созревание к разнузданной похоти, – и вы получите точную картину. Повсюду валялись забытые плюшевые мишки и другие мягкие игрушки, на стене висел плакат с концертом «Битлз» и еще один с Робертом Редфордом (наверное, реклама фильма «Иеремия Джонсон», так как у Редфорда была борода). А поверх мишек – разнообразные трусики и лифчики Эммы (у одного из мишек лифчик был затянут на шее удавкой). Взгляд знатока сразу определил бы, что Эмме страсть как хочется пройти вышеозначенный процесс побыстрее, уж точно быстрее сверстниц.

Джек, конечно, не мог этого понять, он-то сам никуда в этом смысле не торопился. Ему просто повезло (или не повезло) встретиться с Эммой Оустлер, которая знала историю его папы; несмотря на разницу в семь лет, Эмма очень хотела, чтобы Джек был таким же, как она.

– Значит, ты знаешь, как выглядит влагалище, – сказала Эмма и легла на кровать посреди лифчиков, трусиков и плюшевых мишек.

– Я знаю, как выглядит то, что скрыто в иерихонской розе, – уточнил Джек. Эмма и не думала отпускать его руку, так что ему пришлось лечь на кровать вместе с ней.

– Значит, ты знаешь, что такое влагалище – ну там половые губы и все такое прочее, – сказала Эмма, задрала юбку и стащила трусики. Бедра у нее такие здоровенные, что в мамины трусики Эмме ни за что не поместиться. Снимать трусики до конца Эмма не стала – такая у них в школе Св. Хильды была мода; Эмма освободила правую ногу, и интимный предмет остался болтаться на левой лодыжке, контрастируя своей белизной с Эммиными серыми носками, спущенными, как обычно, до середины икры (они словно служили символом Эмминой привычки раздеваться – или одеваться, с какой стороны посмотреть, – не до конца).

– У тебя большие ноги, – заметил Джек.

– Черт с ними, с ногами, Джек. Ты же смотришь на свое первое влагалище, и ты хочешь мне сказать, что ничем не удивлен?

Нет, волосы на этом месте снова удивили его – впрочем, не так сильно, как в первый раз, когда Джек их лишь почувствовал. Остальная же «амуниция» – что же, он был к этому готов, он помнил, что это штука непростая, всякие складочки и прочее. У них оказался особый, нежно-розовый цвет, какой не умел повторить ни один татуировщик, однако саму изящную дверь – это же ясно, влагалище это проход куда-то – Джек сразу же узнал, верно, она такая же, как на иерихонской розе, а уж роз этих Джек видел сотню-другую. В общем, он не нашел для себя ничего нового; а теперь скажите, сколько на свете девятилетних мальчиков, которым впервые показывают влагалище, а они даже бровью не ведут?

– Джек, ты что, язык проглотил?

– Ну, волосы другие, то есть я хотел сказать, на татуировке их нет.

– Ты хочешь сказать, тебя привлекли только волосы? Ты что, не видел все остальное?

– Ну да, это же иерихонская роза, – сказал Джек. – Я ее узнаю в любом виде.

– Конфетка моя, но это же влагалище!!!

– Но это одновременно иерихонская роза, – настаивал Джек. – Тебе нужно только внимательнее посмотреть у своей мамы, я имею в виду, посмотреть на ее татуировку.