Покой им только снится... - [11]

На ракеты я смотрел с фамильной гордостью. Ведь их испытывал, выводил в свет, давал им путевку в жизнь мой отец. Конечно, не он один, вместе с товарищами, коллективом (в наше время ничего не создается в одиночку), но тут есть и его вклад. На серебристой обшивке не указаны даты выхода в свет, ракетные биографии. И все-таки у каждой из них — своя история, связанная с именем моего отца.

Вон та, на левом фланге, что поменьше, видимо, из разряда первенцев. Вполне возможно, она проходила испытания в то время, когда я провожал отца на остановке «Носовка». Вторая, вероятно, взлетала ночью — отец, помнится, двое суток не был дома, и мы не спали, ждали его. А этой, правофланговой, самой большой, отец, может быть, и не успел дать старт, пускали ее без него. Вся его послевоенная жизнь — в этих ракетах. Я смотрел на них и, не скрою, гордился. Заметный след на земле оставил отец.

«Сам придет. Своей дорогой», — когда-то сказал отец. Эти слова крепко врезались в мою память. Может быть, они стали моим указателем в жизни. Я пришел к отцовским ракетам уже не мальчишкой и не просто юношей, а человеком в военной форме, с курсантскими погонами. И сразу стал сопричастен ко всему, что создано годами его жизни.

Я познавал ракеты. Многое зависит от того, как познавать. Схемы, формулы, системы, механизмы сами по себе еще мертвы, если их не одухотворить. Так говорил отец. Теперь мне ясно, почему каждая ракета для него была живой, со своим «характером», «голосом». А для меня? Для меня они просто «родственники» — отцовское наследие. Пока безмолвные «родственники». Стояли молча, не открывали живую, ищущую душу отца. А он ведь оставил в них многое. Может быть, больше, чем я представлял. Мне надо было увидеть душу ракет.

Как переступить за грани невидимого, в тайный отцовский мир? Этот вопрос возник, когда я смотрел на ракеты. И опять мне помог отец. Вспомнил, однажды он советовал: «Проникай, сынок, сам в сложности жизни и смотри тройным зрением — глазами, умом и сердцем».

В училище обнаружились друзья отца. Одного из них, начальника, генерала, я знал давно. Когда-то называл его попросту — «дядя Толя». Теперь уж так не назовешь. Он — мой старший начальник. При первой встрече предупредил меня: «Смотри, отца не позорь. Спрошу с тебя вдвое строже, чем с других». Потом смягчился: «Какие будут вопросы, заходи…»

Об отце рассказали бывшие его подчиненные. Я узнал, что на стартовой площадке отца называли «двужильным» — он мог работать дни и ночи напролет, не показывая усталости, — что он сумел освоить весь ракетный комплекс, от начала и до конца, — был одним из немногих ракетчиков-универсалов.

Вспомнили и такой случай. Шел отец мимо гостиницы, слышит, гуляет какая-то компания. Заглянул из любопытства. Гуляли приезжие монтажники. Пригласили его за стол. Он сказал: «Перед работой никогда не пью. И вам не советую. Но раз вы выпили, не могу вас завтра допустить до испытательного корпуса. Работа у вас сложная, тонкая, можете и напортачить…» Ходили монтажники за ним всей компанией, упрашивали их простить, он остался непреклонен. Офицер-ракетчик, рассказавший мне эту небольшую историю, заключил: «Твой отец не проходил мимо ни плохого, ни хорошего — на все отзывался с душой, все оценивал строго, по большому счету».

Из всех воспоминаний друзей отца мне больше всего запомнилась эта простая история. И вот почему. Что-то похожее случилось и со мной. Справлял я один праздник в полузнакомой компании. Какой-то курсант-второкурсник, немного подвыпив, распетушился, поднял шум на весь дом. Я махнул рукой, отошел в сторону. Потом попало мне от генерала. Стоял перед ним весь в испарине, готовый провалиться сквозь землю. А он и не ругал, только сказал: «Забыл, что ты сын Носова». Вот что значит не слушаться отца, не смотреть на все в жизни так, как он советовал — глазами, умом и сердцем, в общем, тройным зрением. Да, так я и осваивал отцовское наследство. Одно утешало: понятые ошибки тоже шаг вперед. Они тоже обостряли зрение.

Смотри на отца

РАССКАЗ ЮРИЯ НОСОВА

— Виталий приезжал на каникулы. Мать не отходила от него. Я — тоже. Старший брат для меня вроде ведомого, часто следовал за ним. А как он надел военную форму, заметно постройнел, возмужал, еще и завидовал ему. Что-то в нем появилось новое. Не только внешне, а и в характере. Потом я разобрался — уверенность. Как будто он открыл что-то важное для себя. Формулу, что ли, или закон жизни.

Однажды он принес альбом и разместил там семейные фотографии. Раньше они лежали где-то в глубине ящика, и никто к ним не прикасался — воспоминания об отце вызывали боль. Виталий подолгу рассматривал отцовские фотографии. На одной, большой, — вся семья, когда мы были вместе. В центре — живой, веселый, добрый отец, на кителе ордена. Золотая Звезда Героя. К нему прижались Виталий и я. Глядя на фотографию, я сказал:

— Теперь ты, Виталий, особенно похож на отца.

— А ты?

— Не знаю.

— Почаще надо смотреть на отца… тогда увидишь и себя, — сказал Виталий. — Увидишь, какой ты есть, что тебе не хватает, в чем еще слаб, неглубок… Будет ясно, как надо исправлять свой характер.