Покоренный Кавказ (сборник) - [68]

Затем начался пир. Ногайцы расселись группами; вареное и жареное мясо, воловье и баранье, составляло главные блюда; пили водку, так как виноградное вино запрещено Кораном. Старшины обедали вместе с Суворовым; большой кубок ходил вокруг; здравицы следовали одна за другой при грохоте орудий, при криках «ура!» и «алла». Русские перемешались с ногайцами; не было и признаков чего-нибудь неприязненного. По окончании пира открылись скачки, казаки соперничали с ногайцами. Вечером второе угощение, продолжавшееся далеко за ночь. Съедено 100 быков, 800 баранов, кроме разных второстепенных припасов; выпито 500 ведер водки. Ели и пили до бесчувствия; многие ногайцы поплатились за излишество жизнью.

Следующий день, 29 июня, именины наследника престола, ознаменовался новым пиром; 30-го числа утром опять угощение. Гости, вполне довольные гостеприимством хозяев, простились с ними дружески и откочевали восвояси, сопровождаемые русскими офицерами. Там в присутствии последних состоялась присяга народа, остававшегося дома.

В конце июля последовал благодарственный рескрипт Екатерины на имя Суворова; государыня пожаловала ему только что учрежденный орден Святого Владимира 1-й степени.

Однако подчинение ногайцев русской власти, достигнутое с формальной стороны, нельзя еще было принимать за действительное. Признаки непокорности и своеволия ногайцев обнаружились скоро, даже скорее, чем можно было ожидать. Турки, избегая явно враждебных действий, сеяли смуту исподтишка. Видя это, Суворов для сохранения в крае спокойствия приступил к переселению покорившихся ногайцев в Уральскую степь. Случилось так, что в это самое время Потемкин прислал предписание повременить с переселением, но операция уже началась. Переселение совершалось под присмотром войск, малыми частями; сам Суворов наблюдал за ним и ехал позади всех орд. Дабы отнять от переселяемых возможность покушения на донские земли, протянута была цепь казачьих постов от Ейска до половины Дона.

Как и следовало ожидать, большинство ногайцев было недовольно переселением; Уральская дальняя и незнакомая степь их страшила, а ближнюю – лакомую Манычскую – степь им не давали. 31 июля, отойдя от Ейска всего с сотню верст, ногайцы внезапно напали на русскую команду и на верных России своих соплеменников. Произошел бой с большим числом убитых и раненых; ранен был и Муса-бей, стоявший за переселение. Суворов обратился к ногайцам с увещанием, но оно не подействовало; тогда, следуя инструкциям Потемкина, он дал им волю идти, куда хотят. 10 тысяч джамбулуков повернули назад и бросились на встречный пост; пост подкрепили; произошло жестокое сражение, одолели русские. Ногайцы пришли от неудачи в исступление, не знавшее пределов; не будучи в состоянии спасти свое имущество, они его истребляли, резали жен, бросали в реку Малую Ею младенцев. Погибло до 3 тысяч; в плен попало всего 60 стариков, женщин и детей; русских убито и ранено до 100. Добыча простиралась до 20 тысяч голов лошадей и рогатого скота. Разбитые бежали без оглядки; многие из них умерли потом в степи от голода.

Таким образом, операция переселения не удалась, но она принесла не одни отрицательные результаты: поражение джамбулуков распалило злобу кочевников, и между мурзами составился заговор, душою которого был Тав-султан. Мятеж запылал почти общий; несколько русских мелких отрядов или были изрублены, или принуждены ретироватся; Тав-султан сделал отчаянное нападение на Ейскую крепость, в течение трех дней пытался овладеть ею, но, не имея ни пушек, ни ружей и действуя одними стрелами, потерпел неудачу. Из опасения ежеминутного прибытия Суворова ногайцы бросили Ейск и удалились за Кубань, причем лишь трое старых мурз остались верны России, и в числе их Муса-бей.

Понимая, что при подобных обстоятельствах более всего окажет воздействие быстрота, Суворов для закубанской экспедиции сформировал отряд из 16 рот пехоты, 16 эскадронов драгун, 16 донских полков и 16 орудий артиллерии. Большей части казачьих полков налицо не было; Иловайский получил приказание идти с ними прямо к одному из конечных пунктов. Ногайцы были противником не страшным, и вся задача заключалась в том, чтобы их настигнуть прежде, чем они успеют уйти в горы. Успех экспедиции зависел исключительно от соблюдения ее в тайне, и потому Суворов прибегнул к двум средствам: ночному скрытному походу и распусканию ложных слухов.

Экспедиционный корпус выступил из Копыла 19 сентября. Пущен был слух, будто Суворов уехал в Полтаву, что большая часть войск Кубанского корпуса обращена внутрь России для близкой войны с немцами, а меньшая часть назначена против Персии, что приказано императрицею закубанских горцев не трогать и ногайцев оставить в покое. Отряд пошел по правому берегу Кубани, двигался только ночью, соблюдая строгую тишину и не употребляя сигналов, ибо по ту сторону реки тянулись пикеты чутких горцев. Днем войска отдыхали с соблюдением всех предосторожностей в скрытых местах. Поход был очень утомителен; 130 верст едва успели пройти в десять суток. При всех принятых предосторожностях Суворов все-таки не мог пройти совершенно незамеченным. Комендант крепости Суджука, принадлежавшей тогда Турции, проведал про движение отряда и послал о нем разузнать. Суворов отвечал, что идет небольшая команда на помощь гарнизонам Моздокской линии. В другой раз войска проходили открытым безлесным местом, где река неширока; хатюкайцы открыли с того берега пальбу. На пальбу не отвечали, но Суворов потребовал к себе хатюкайского бея, сказал ему то же самое, что суджукскому турку, и сделал жестокий выговор, после чего бей стал плетью разгонять своих стрелков. Однако и тот и другой случаи остались ногайцам неизвестны или, по крайней мере, не возбудили их подозрений.