Покорение высоты - [53]

Такой принцип вообще не применялся в вертикальных строительных конструкциях даже малой высоты. И вдруг сразу, с пустого в теории строительства места этот принцип должен был открыть дорогу в высоту, какой раньше строители не достигали никогда и нигде.

В никитинских расчетах на динамические ветровые нагрузки, которые придется испытывать стволу-стеблю башни, никто не осмеливался сомневаться. Здесь Никитин был признанным лидером, творцом теории и организатором практики строительства на основе расчетов динамических нагрузок. Но конструктивное решение основания с поверхностным залеганием фундамента, вырванное из целостной органической системы конструктивного решения башни, никак не хотело укладываться в сознании экспертов из Министерства строительства. Не подействовал ни авторитет конструктора, ни обоснованность его расчетов. Основание вызывало протест. Это было обидно вдвойне, потому что работы на башне уже начались: строители освоили площадку, подвели дороги, сварили арматуру фундаментов и первые кубометры бетона легли в основание.

Николай Васильевич увидел, что наткнулся на стену непонимания, что из-за неверия в конструкцию основания может не состояться вся постройка. В конечном счете Министерству строительства решать — быть башне или не быть.

На очередном заседании комиссии по возведению башни, а они в начале шестидесятого года проходили по два-три раза в месяц, Николай Васильевич попросил пригласить на следующее заседание прорабов и строителей-технологов, которые заняты сейчас на объекте. С линейными организаторами строительного процесса он всегда находил общий язык и с их помощью решил повлиять на ученые умы представителей высокой комиссии. Но оказалось, что те полевые инженеры стройки, что начали возведение фундамента, давно переведены на другие объекты, а фундамент башни «заморожен», как ненадежный.

Иногда на заседаниях комиссии присутствовал профессор Петр Леонтьевич Пастернак — заведующий кафедрой строительных конструкций Московского инженерно-строительного института имени В. В. Куйбышева, который всегда с доверием относился к конструктору Никитину и не называл его иначе, как «инженер милостью божьей».

По его просьбам Николай Васильевич не раз консультировал аспирантов профессора, занимался с его дипломниками. Частыми и долгими были задушевные беседы Никитина с профессором Пастернаком о строительных конструкциях будущего, и профессор искренне восхищался творческим предвидением Николая Васильевича. Была у профессора мечта — передать Никитину свою кафедру, сделать его своим наследником, и для этого Петр Леонтьевич прививал конструктору вкус к педагогической работе, знакомил с учебным процессом. Однако Никитину в силу постоянной занятости не всегда удавалось находить время для работы со студентами. В пору раздумий и расчетов конструкции башни Николаю Васильевичу было не до студентов, он почти перестал бывать в МИСИ, ни минуты не сомневаясь в надежности установленных за долгие годы контактов с профессором П. Л. Пастернаком.

Когда они встретились на заседании, оба были рады видеть друг друга, и радушие их было неподдельным.

На первом мартовском заседании 1961 года Никитин в последний раз попытался убедить экспертов в надежности конструктивного решения оснований башни. Он придал своему выступлению всю убедительность, на какую был способен, говорил увлеченно, с какой-то страстью… и неожиданно услышал смех. Ему показалось, что он ошибся. В недоумении оглядел присутствующих, и холод сомнения сменился холодным гневом. О, как помогли Никитину его сдержанность, его умение ровным тихим голосом говорить со своими противниками!

Над его доводами смеялся профессор Пастернак. Следом за профессором раздались и другие смешки, но первый ранил всего острее.

Никитин попросил контрдоводов, а не эмоций. Он требовал доказательств, что проект башни несостоятелен. Но члены комиссии неизменно оперировали лишь общими умозрительными соображениями.

— Такого решения основания для долговечного сооружения не примет никакая наука, потому что нет такой науки, которая была бы способна принять это! — громко проговорил профессор, ткнув пальцем в макет.

— Но и такой башни нет. И я подозреваю, что эксперты заинтересованы, чтобы этой башни никогда не было, — упавшим голосом произнес Никитин и закрыл папку с расчетами. «Кто не хочет слышать, тот не услышит, как ты его ни зови», — решил Николай Васильевич и сошел с кафедры в зал.

Видимо, члены экспертной комиссии почувствовали, что никитинская разработка не заслуживает, чтобы попросту сбросить ее со счетов. Смысл последующих выступлений сводился к тому, что «пусть проект в чем-то и неудачен, но он вовсе не безнадежен. Это решение Никитина — вывести арматурные канаты из недр железобетонного тела башни действительно открытие, которое сулит громадные возможности для высотных сооружений из преднапряженного бетона. Наша задача помочь конструктору довести проект, сделать его пригодным для реализации в материале».

2

Николай Васильевич отлично понимал, что ученые члены комиссии, собранные Министерством строительства для нового, невесть уже какого по счету обсуждения, идут вслед за опасениями, за сомнениями, обуявшими строителей на первом же шаге, который успела сделать стройка. Он корил себя за то, что слишком рано успокоился и, пустив стройку на самотек, редко бывал на стройплощадке, чтобы подсказать, приободрить рабочих и мастеров, помочь прорабам разобраться в сложных узлах основания башни. Ведь не кто другой, как он сам, настойчиво повторял старинное правило, почерпнутое из руководства древнерусских зодчих: «На устройство подошвы и поддела ни трудов, ни иждивения жалеть не должно». А вот внимания и заботы, которые вселяют в строителей уверенность, конструктор дал им явно недостаточно. Ведь труд им предстоял долгий, непривычный, поэтому они должны были постоянно чувствовать присутствие человека, который реально бы представлял победный результат их работы. То, что было сделано на площадке, соответствовало и чертежам и расчетам, но в редкие свои наезды в Останкино Никитин замечал, что на стройке нет того уверенного и бодрого ритма, которым отличается всякое удачное начинание. Но конструктор успокаивал себя тем, что строители вскоре сами проникнутся высокой идеей башни, зажгутся точностью ее конструктивного решения и тогда заработают с привычным огоньком.