Покидая Шайенн - [3]

Айки не обращал внимания на нашу болтовню. Такое у него было устройство: одновременно он мог заниматься только одним делом. Сейчас он занимался голосованием. Вытащил предмет своей гордости — очки и потер их о брюки. Потом пристроил на носу, но так, чтобы смотреть поверх них. Голову даю на отсечение, что если бы он глянул сквозь стекла, то не увидел бы ничего. Наверное, ему смотреть в очки — все равно что в чугунные крышки конфорок на кухонной плите. Водрузив очки так, чтобы они не мешали зрению, Айки принялся изучать бюллетень. Это длилось очень долго, и мы с Джонни пошли на двор отлить, оставив Молли помогать Айки.

— Ну, ты, хитрожопый, — сказал я, когда мы вышли — давно уже здесь ошиваешься?

— Что ты, что ты, мне так стыдно, — сказал он. — Кстати, тебе не кажется, что у меня потрясающая девушка?

— Молли, вправду, замечательная девушка, — ответил я, — но тебе к ней не подобраться, даже на расстояние выстрела. Займись Мейбл Петерс.

— Брось, Мейбл сохнет по тебе, — сказал он. — Куда ты льешь? Угодил на мои габардиновые штаны. После этого ты просто дерьмо. Я серьезно.

На самом деле, я только слегка обрызгал его сапоги.

— Тебе ведь уже домой пора, правда?

— Да, конечно, — сказал он. — Пойду, позову Молли.

И он пошел, только с Молли ему не обломилось. Они вышла из дверей вместе, и она даже снова позволила взять себя за руку, но, похоже, сказала ему, что обещала побыть тут со мной, так что Джонни выглядел не слишком весело. А я пошел помогать Айки.

Он все сидел и слюнил карандаш, и прошло еще не меньше пяти минут, пока он, наконец, не проголосовал.

— Бог мой, — сказал я. — Совсем забыл. Сегодня мне нужно было вырубить репейник. Там, у Реки. Отец уже две недели меня пилит.

— Так иди и руби, — сказал Джонни. — Я могу остаться и подежурить вместо тебя. Вали, не стесняйся.

— Да нет, — сказал я. — Не могу. Теперь ведь я отвечаю тут за все.

— Не стоит так волноваться, — сказала Молли. Милая девчонка, она так и не поняла, что меня волнует. А Джонни понял.

— Нет, Гид правильно дергается, — сказал он. — Не хотелось бы мне оказаться на его месте, когда мистер Фрай рассердится. Лучше уж плюнуть на государство и пойти поработать.

— Ну, раз ты так обо мне печешься, — сказал я, — может, съездишь туда и все вырубишь? Там работы часа на четыре, не больше.

Похоже, ему это не понравилось.

— Нет, мне что-то неохота, — сказал он. — Я ковбой, а не какой-то там рубщик репейника.

— Слушай, Айки, ты не сильно занят сегодня? — спросил я. — Может, я найму тебя? Я плачу два доллара, и можешь не дежурить возле урны. Мисс Молли здесь еще немного побудет, она тебя с радостью заменит.

Айки не спорил. А я этого и ждал, ведь обычно ему платят не больше четвертака в день.

— Я буду рад их вырубить, — сказал он. — Я буду очень рад.

Я вручил ему два доллара. Такая куча денег его потрясла, и он с трудом смог упрятать ее в бумажник. Потом он медленно-медленно сложил свой бюллетень. Наверное, ему было жалко с ним расставаться. Вот уж что он действительно любил, так это — голосовать. Айки бросил бюллетень в урну, встал и снял очки.

— Ну, я поехал рубить, миста Гид, — сказал он. — Миса Молли, мне очень понравилось голосование. Надеюсь, что скоро будет еще одно.

Молли засмеялась.

— Обязательно, — сказала она. — В ноябре. Будь осторожен, Айки, не отруби себе ногу и не наступи на змею.

Айки взгромоздился на мула и поехал. Джонни усмехнулся и подмигнул Молли. Его так просто не проведешь.

— Вот если бы я мог нанимать кого-нибудь на грязную работу, — сказал он. — Но не судьба. Всегда приходится уродоваться самому.

— Ни разу не заметил, чтобы ты перетрудился, — сказал я. — А вообще-то, дело в том, что мне жаль Айки. Пора ему купить себе нового мула.

— Если ты не сказочник, то я папа римский, — сказал он. — Айки все пропьет, и ты это знаешь не хуже меня. И добрую половину его виски ты вылакаешь сам. И не пудри мне мозги.

— Эй, Гид, я слышала, ты перестал пить, — сказала Молли. — Что, снова начал?

— Да нет, не начал, — сказал я. — Этот парень просто грязный клеветник.

— Ну, мне пора, — сказал Джонни. Все, на что хватило его вредности, уже было сделано. — Не берите взяток меньше пяти долларов.

Джонни вспрыгнул в седло и ускакал, а мы остались. Было только около десяти утра, и я не думал, что до обеда кто-нибудь притащится голосовать. Голосование такая штука, которую люди всегда откладывают на потом.

Мы с Молли смотрели друг на друга. Она улыбалась.

— Что ж, мистер Фрай, — сказала она, — ты очень шустро всех разогнал. Какой-то ты недружелюбный.

— С толпой дружить трудно, — сказал я. — Особенно, если толпа состоит из Джонни.

Я потянулся к ее руке, но промахнулся. Она рассмеялась и вышла за дверь, ее волосы развевались на ветру.

— Ты хваткий, — сказала она. — Хваткий мистер Фрай.

— Не называй меня так, — сказал я. — И не строй недотрогу. Пошли к цистерне.

— О'кей, пошли, — сказала она, — пошли. Только ты какой-то недружелюбный. Может, я лучше домой поеду?

Наконец я добрался до ее руки, сжал ее, и она ответила мне пожатием.

— Я, вообще-то, когда с тобой, очень дружелюбный, — сказал я.

Большую подстилку от седла я раскинул возле цистерны, чтобы до нас не добрались травяные жуки. Мы уселись в тени, прислонившись к камням. Цистерна стояла на холме, и мы могли издали увидеть любого, кто ехал к школе. Молли прислонилась ко мне и позволила себя обнять, и мы болтали о том и о сем. Я больше слушал, чем говорил. Вскоре рука моя затекла, но я не смел пошевелиться. Волосы ее упали мне на лицо. Наверное, она с утра вымыла голову, потому что пахло от нее чистотой и уксусом, которым она полоскала волосы.