Покидая Шайенн - [4]

— Подходящий день для выборов, — сказала она. — Смотри, как трава волнуется. Отсюда видать чуть ли не все графство.

Я хотел, чтобы она повернулась ко мне лицом, но она не поворачивалась.

— Гид-инг-тон, — сказала она, — что ты там делаешь у меня за спиной? Я тебя не вижу.

Иногда она так меня называла, ей казалось, что Гид — слишком коротко. Ну, а я не возражал.

— Разве ты не хочешь, чтобы я к тебе повернулась и ты смог бы меня поцеловать? — спросила она. — Не хочешь?

— Я-то не против, — ответил я. — Да ты ведь все равно не повернешься.

— Ты думаешь, я разрешу парню целовать меня в день выборов? — сказала она и повернулась. То есть разрешила. Ее волосы путались между нашими губами. Мне они не мешали. Но она вдруг засмеялась и завертелась.

— Что за удовольствие целовать волосы? — сказала она. — Дай, я их соберу.

Она выпрямилась, повернулась ко мне спиной, и единственное, что я видел, так это ее черные волосы и платье в горошек. Потом она откинулась на подстилке, опершись на локти.

— Хватит, — сказала она. — Давай просто поговорим. Что, если Джонни вернется?

— Ну и пусть. Его не касаются наши дела.

— А он считает, что касаются.

Я выцыганил еще один поцелуй. Но она хихикала, будто не принимая меня всерьез.

— Джонни считает, что его все касается, — говорила она. — Он всегда расспрашивает о нас с тобой.

— Пора ему прекратить, — сказал я. — Не собираюсь больше терпеть. Ты ведь теперь моя девушка, правда?

— Разве? — сказала она, разглядывая меня. И с полуухмылкой и одновременно полусерьезно: — Мне кажется, я слишком глупа для тебя.

— Неправда. Я глупее тебя.

— Нет, — сказала она совершенно серьезно. — Ты не такой глупый, как Джонни, а Джонни не такой глупый, как я. Один Эдди мне ровня.

— Если ты хочешь сказать, что он главный тупица, так ты права, — сказал я. Ух, как я ненавидел этого бедолагу Эдди. — Но я-то ведь кое-что соображаю. Соображаю достаточно, чтобы понимать, что ты самая замечательная девушка на свете.

Я снова напал на нее с поцелуями, и теперь она перестала болтать, расслабилась и стала просто конфеткой. Если ее удается взнуздать, то она становится самой теплой, самой сладкой девушкой во вселенной.

— Мне все же кажется, что ты — моя девушка, — сказал я.

— Может быть, — сказала она. — Давай помолчим.

Она прижалась ко мне крепко-крепко, но тут где-то затопали копыта. Это был мул Айки. Его я узнавал с расстояния в четверть мили.

— Черт возьми, — сказал я. — Айки возвращается. Этому Джонни пора шею свернуть. Это его проделки.

— Давай не будем вставать, — сказала она. — Айки нас увидит и повернет назад. Или давай спрячемся.

— Нет, — сказал я. — Я не хочу, чтоб Айки нас видел, а прятаться глупо. Это не по мне.

Она встала и свернула подстилку.

— Отряхни с меня траву, — сказала она. — Я сползла с подстилки.

Она повернулась спиной, и я ее отряхнул. Она не рассердилась, обняла меня и позволила держать за руку даже при Айки. Но смотрела все время вдаль, по направлению Бугра Идиота.

— Откуда такое платье, Молли? — спросил я. — Оно удивительно красивое.

— Сама сшила. Спасибо на добром слове, — она смахнула травинку с моей щеки. — Ты ведь не самый глупый паренек, правда?

2

Джонни так никогда и не признался, что это он прислал Айки обратно, такой уж он упрямец. Хоть я точно знал — это его затея. В конце концов мне удалось снова отделаться от Айки, но не успел он скрыться с глаз долой, как появился отец — вот уж кого я не ждал в этот час.

Он будто бы приехал голосовать, но на самом деле инспектировал, чем я тут занимаюсь. Он знал, что Молли здесь, и решил пошпионить за нами. Для меня горше редьки, когда он что-то такое делает. А Молли — все нипочем. Вообще-то она всегда принимала его сторону и потому ему нравилась. Он обращался с ней как с царицей мира. Но стоило мне заговорить о женитьбе, он тут же начинал злиться.

— Не будь дураком, не женись молодым, — говорил он. — Особенно на бедной. Потрудись лет тридцать, сделай состояние. Тогда езжай куда-нибудь и женись на богатой вдове. Не вздумай жениться на нищей дурочке, вроде тебя самого. Женись на такой, которая хоть что-нибудь да соображает. Тогда, может быть, ты насладишься жизнью.

Вот такой папа. Я не очень-то обращал внимание на его проповеди. Ему все было как-то невдомек, что я — не он.

А что до Джонни Мак-Клауда, так его ждали две вещи: доброе седло и добрая взбучка.

В то время он работал на старика Эштоу, и когда прошли выборы, примерно через неделю, старик отправил его с гуртом скота в Хенриетту. Джонни пригнал гурт, все чин по чину, но потом где-то надрался, сцепился с помощником шерифа и угодил в каталажку. Как только он вернулся домой, старик Эштоу его рассчитал, и Джонни оказался не у дел. Пришлось ему наняться в бригаду сборщиков урожая.

В свой первый рабочий день он вместе с бригадой оказался у нас. Они убирали наш овес, и папа, конечно, послал меня в помощь.

— Ну и пекло, — сказал Джонни, когда мы, пообедав, снова поехали за овсом. — Не для того ковбой создан, чтобы заниматься такой ерундой. Западло, скажешь нет?

— У меня нет выбора, — сказал я. — А для тебя, в самом деле, западло. Вел бы себя как человек, так гонял бы сейчас верхом.