Пока живы — надо встречаться - [4]
Как только комендант в сопровождении офицеров покинул разгрузочную площадку, раздались резкие, отрывистые команды, похожие на лай рвущихся с поводков немецких овчарок. Началась сортировка прибывших. Врачи из заключенных с белыми петлицами на гимнастерках приступили к осмотру худых, еле стоящих на ногах людей. Способных работать направляли в ближайшие корпуса рабочего лагеря. Больных и раненых — в лечебные.
И тут Кузенко среди врачей увидел Романа Лопухина. Тот принимал раненых. Павел обрадовался ему — ведь они учились в одном институте и даже в одной группе.
— Роман! — окликнул он, когда их проводили мимо.
Лопухин обернулся, строго глянул на Павла и, будто не узнавая, продолжал с санитарами принимать раненых. Павка опешил. «Не захотел признать, — заныло в душе, — а может, он заодно с немцами?»
Из окна седьмого блока рабочего лагеря, куда их загнали, Кузенко изучал местность — колючую изгородь, видневшийся за полем лес — и думал, думал о Лопухине, вспоминал студенчество…
Они и тогда были разные. Кузенко водил дружбу с разбитными, веселыми ребятами. Может, поэтому и называли его все запросто — Павкой. Лопухин же отличался серьезностью и обстоятельностью. Его воспитала мать — Зинаида Даниловна, учительница. Она обучила сына английскому и немецкому языкам. Жили они близко, и Роман, казалось, дневал и ночевал в институте: его всегда на факультете куда-нибудь выбирали.
Чтобы получить зачет, Павка брал преподавателя измором: по три-четыре раза сдавал. Роман учился упорно, методично, пытался во всем разобраться досконально. После медицинских занятий брался за чтение классиков русской литературы и даже пытался читать немецких и английских писателей в оригинале. Никто не прочел столько книг, сколько Роман. А музыка! Павка не то чтобы не любил музыки, он как бы не слышал ее. Роман же с наслаждением играл на многих инструментах — гитаре, мандолине — и был даже скрипачом в институтском симфоническом оркестре.
Разбитной Павка на танцплощадке мог подойти к любой девчонке, заговорить, познакомиться, на свидание сбегать. Роман плохо танцевал и поэтому редко являлся на танцы. Но все они тогда увлекались фехтованием, стрельбой, футболом, готовились стать врачами. Однажды в больнице на хирургической практике оперировали одного больного с прободением язвы желудка. Срочно потребовался ассистент. Студенты замялись, не решаясь ассистировать, а Лопухин согласился.
…И вот, перебирая в памяти прошлое, Кузенко все больше и больше приходил к выводу, что Роман должен помочь ему.
Тянулись мучительные лагерные дни. По утрам и вечерам полицаи выгоняли их на поверку, утомительно долго считали, затем сверяли с данными блокфюрера и снова пересчитывали. Эта бестолковщина с криками, бранью, сопровождаемая ударами палок, длилась по два-три часа. После одной из таких поверок сосед по нарам, словно читая мысли Кузенко, слабеющим голосом сказал:
— Тут два выхода: либо на работу в Германию, либо дожидаться свово часа…
Кузенко понял, что час этот недалек. За шесть суток, пока везли из Симферополя, им дали только раз горсть горелой пшеницы да из ассенизационной цистерны налили в пилотки теплый суп из проса с примесью фекалиев. Да и здесь, в лагере, от магаровой баланды ноги не держат. С каждым днем таяли силы и вместе с ними угасала надежда на спасение.
Но вот как-то после очередной поверки Кузенко с трудом забрался на третий этаж, обессиленно притулился у окна и стал смотреть, как толстый немец, смеясь, бросал с повозки за колючую проволоку гнилые картофелины, а дистрофики бросались их подбирать.
И вдруг Павел встрепенулся. Он увидел во дворе Лопухина! Роман шел рядом с белобрысым очкариком в немецкой форме. Вот они вошли в подъезд и сейчас, наверное, поднимаются сюда. А он от навалившейся слабости не может двинуться с места. Но надо, надо встретиться с Романом. Кое-как ему удалось дотянуть до коридора, где была комната блокфюрера, прислониться к стене: авось Лопухин его заметит. И действительно, когда они вышли от блокфюрера, Лопухин увидел грязного, исхудавшего Кузенко и велел ему следовать за ним.
По дороге он с ним не обмолвился ни словом, лишь время от времени останавливались, чтобы дать Павлу отдохнуть, и все говорил по-немецки с очкариком, которого называл Францем. Как ни вслушивался Кузенко в чужую речь, но так ничего и не понял: в немецком он не был силен. Павел приглядывался к Роману, но никак не мог узнать в нем прежнего своего приятеля. Правда, и до войны Роман отличался аккуратностью, но здесь, среди врагов, его безукоризненно опрятный вид покоробил Павла. А когда на белой петлице гимнастерки он разобрал надпись «шефартц», то подумал: «Не для того ли он забивал себе голову немецким языком, чтобы прислуживать немцам?»
Когда наконец они поднялись на третий этаж лечебного блока и остались вдвоем в небольшой, узкой комнате, уставленной койками и тумбочками, Роман, улыбаясь, поглядел на него:
— Ну, здравствуй, Павка! Как же мы давно не виделись…
Кузенко припал к его плечу, задергал носом. Спазмы в горле мешали говорить, а когда полегчало, он рассказал о своих мытарствах с того времени, как был взят в плен в севастопольском госпитале.
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга о человеке, который оказался сильнее обстоятельств. Ни публичная ссора с президентом Путиным, ни последовавшие репрессии – массовые аресты сотрудников его компании, отъем бизнеса, сперва восьмилетний, а потом и 14-летний срок, – ничто не сломило Михаила Ходорковского. Хотел он этого или нет, но для многих в стране и в мире экс-глава ЮКОСа стал символом стойкости и мужества.Что за человек Ходорковский? Как изменила его тюрьма? Как ему удается не делать вещей, за которые потом будет стыдно смотреть в глаза детям? Автор книги, журналистка, несколько лет занимающаяся «делом ЮКОСа», а также освещавшая ход судебного процесса по делу Ходорковского, предлагает ответы, основанные на эксклюзивном фактическом материале.Для широкого круга читателей.Сведения, изложенные в книге, могут быть художественной реконструкцией или мнением автора.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.