Пока живы — надо встречаться - [3]
Глухой февральской ночью холодный ветер со снегом завывал над Славутой. Метель помогала беглецам быть почти неразличимыми в этой снежной сумятице. Группу возглавлял лейтенант Клюквин. Они тщательно готовились и ждали подходящего момента. Два месяца обрабатывали наиболее сговорчивого охранника. Тот под прощение в будущем и новые сапоги согласился способствовать их освобождению. Предусмотрели, кажется, все. Раздобыли белые халаты, ножницы для снятия гипса, с помощью которых можно разрезать колючую проволоку. Казалось, что им помогает сама природа. Они с удовольствием зарывались лицами в острый пахучий снег. Нарастала уверенность, что в такую снежную заверть они и без постороннего содействия обойдутся.
Колючая проволока была неразличима даже в освещении ракет, которые то и дело нависали над их головами. Один из беглецов — бывший механик, — наткнувшись на изгородь, вытащил из-за ремня ножницы и, зарывшись поглубже, стал перекусывать нижние пряди проволоки. Его сподручные осторожно отводили концы в стороны. Проделали лаз и в наружном ограждении, предварительно перекусив и разведя в стороны кольца Бруно в проволочном междурядье. По одному выбрались за колючее ограждение. И в этот самый момент раздался выстрел. Из-за конюшен, словно их специально подкарауливали, выскочили притаившиеся там немцы и «казаки» и, чуть ли не в упор, стали стрелять в беглецов…
А на другой день по гросслазарету пронесся слух, немцы в Сталинграде капитулировали. Ярость и досада сменились радостью: вот оно — сбылось! Наконец-то и над комендатурой в знак траура приспустили обвитые черным крепом флаги.
Режим в концлагере ужесточился. Вот тогда-то окна первых этажей и опутали проволокой. В коридорах появились желтые листы объявлений, в которых через две-три строчки крупными буквами было написано: «РАССТРЕЛ».
Строжайше запрещалось вести какие-либо переговоры с охранниками. За каждого убитого у проволоки пленного охраннику полагалась пачка махорки, буханка черного хлеба и пятьдесят карбованцев — оккупационных украинских денег.
Все ножницы для разрезания гипса было приказано сдать в аптеку шестого блока. Пленным строго запрещалось собираться в группы и наблюдать из окон.
За соблюдение всех предписаний отвечали старшие врачи лечебных блоков.
Наряду с этими мерами по углам территории гросслазарета соорудили вышки с пулеметами и прожекторами. О бегстве через колючую проволоку теперь не могло быть и речи.
Сильное желание убежать возникло у двадцатипятилетнего Павки Кузенко еще в дороге, в переполненном вагоне-телятнике. Они попеременно вместе с другом ножом-складнем прорезали доску в полу вагона, чтобы на ходу выброситься на полотно между рельсами. В Шепетовке во время осмотра немцы так бы и прошли мимо, не заметив замаскированной грязной соломой лазейки, да вражина из фельдшеров донес. Стволами автоматов зачинщиков подхватили под ребра и вышвырнули из вагона. Гогочущие солдаты пинали их ногами, били прикладами. И потом до самой Славуты везли под усиленной охраной. А в Славуте товарняк остановился в тупике, неподалеку от трехэтажных корпусов. Чьи-то проворные руки откручивали проволоку, сдвигали дверные засовы, открывали двери. Послышалась команда на выход.
Хватаясь руками за дверной брус, Кузенко спустился на землю. Осмотрелся. Обширная площадка до самого леса была оцеплена автоматчиками. В центре ее — немецкие офицеры в серо-зеленых мундирах. Среди них выделялся невысокий, плотный комендант лагеря Планк. Он высокомерно отдавал какие-то распоряжения. А у вагонов крикливые полицаи суетились, подгоняя слабых, немощных людей становиться в шеренгу. Когда построение было закончено, комендант в сопровождении офицеров-эсэсовцев неторопливо двинулся мимо изнуренных голодом, жаждой и долгой дорогой севастопольцев, — Кузенко подумал, что немецким офицерам любопытно поглядеть на русских, которые после длительного и ожесточенного сопротивления были взяты в Севастополе, в самой, как они заявляли, «неприступной крепости мира».
Всматриваясь в исхудавших хмурых моряков и пехотинцев, комендант Планк чувствовал внутреннюю неприязнь, даже ненависть по отношению к этому народу. Он хотел бы видеть на их лицах страх, уныние, смирение. Но даже, как ему казалось, в состоянии, вызванном голодом, животной апатией, — воспаленные, усталые глаза севастопольцев смотрели настороженно. В них не было ни боязни, ни трепета, ни мольбы о пощаде.
Не доходя до середины шеренги и, видимо, не желая больше тратить время, комендант вышел на видное место и лающим голосом прокричал:
— Кто есть юде, комиссар, политрук? Сказывайт!
— Они в Севастополе остались! — усмехнулся кто-то.
Комендант махнул лайковой перчаткой, полицаи уже бежали на голос, вытащили из шеренги парня с рукой на перевязи, увели за вагоны, из которых похоронная команда выбрасывала мертвецов, и расстреляли.
В душе Кузенко перевернулось что-то, и он с ненавистью посмотрел на коменданта. А тот все так же невозмутимо, тем же лающим голосом продолжал:
— Это вам не Севастополь! Здесь мы научим вас порядку, работать! Кто нарушит порядок, будет мешать — расстрел!
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.