Пока живы — надо встречаться - [2]
А еще через некоторое время с фронтов начали прибывать транспорты с ранеными и контужеными советскими людьми. В большинстве это были рядовые и младшие командиры, сбросившие свои гимнастерки, чтобы их нельзя было отличить от рядовых.
После того как немецкие танки, вспахав гусеницами земляные укрепления, продвигались на восток, контуженые и раненые оказывались на занятой врагом территории и попадали в плен. Были и такие, кто после бомбежки на дорогах остался лежать, истекая кровью; кто бился насмерть, прикрывая фланги; кто, прорываясь из окружения и выскочив из-под сплошного обстрела, опять оказывался отрезанным от своих. До слез было досадно на собственное бессилие, на то, что не оправдались надежды на подмогу, что тебя, едва державшегося на ногах, торжествующий враг втолкнул в колонну таких же бедолаг и погнал по дороге на закат солнца. А раненых и больных, захваченных в медсанбатах и полевых госпиталях, вместе с медперсоналом гнали к железнодорожной станции, грузили в скотные вагоны и несколько суток без воды и пищи везли в гросслазарет.
Были и такие, кто искал момента, чтобы поднять руки, предавал своих товарищей, перебегал на сторону врага. Те чаще всего, быстро подлаживаясь к новым хозяевам и порядкам, становились полицаями. Наиболее преданным выдавали винтовку, зачисляли в охранную казацкую сотню…
Со стороны второй блок ничем не отличался от соседних шести корпусов — продолговатый трехэтажный корпус с многочисленными окнами и двумя наружными дверями, закрываемыми на ночь полицаями. Окна нижнего этажа затянуты проволокой. И планировка помещений одинаковая, и на каждом этаже две большие казарменные залы, отгороженные друг от друга капитальной стеной, соединялись арочной дверью. В крайних секциях, изолированных от общих палат, — комнаты обслуживающего персонала, умывальники, которые из-за частого отсутствия воды не работали, уборные…
Но были у этого блока и свои особенности. На первом этаже, в больших залах вместо деревянных двухъярусных нар-клоповников стояли одинарные койки. Еще зимой старший врач блока Роман Александрович Лопухин после долгих и настойчивых хлопот сумел убедить штабс-артца доктора Борбе в необходимости такой замены.
— Пленные изнурены поносами. Они не в силах слезть, чтобы идти в уборную. С верхних нар течет. При такой скученности больных невозможно избавиться от опасной инфекции… — четко говорил Лопухин по-немецки.
— Ja, ja, ja[1], — кивал рыжеватый пожилой майор Борбе, прикидывая в уме: «Изменение обстановки на фронте и растущая потребность Германии в рабочей силе вынуждают, но… железные койки?.. Гм, гауптман Планк расценит это как снисходительное обращение с военнопленными».
Только весной, при новом коменданте, незадолго до своего отъезда в рейх, Борбе разрешил заменить нары на койки и, чтобы исключить распространение инфекций, распорядился доски от сломанных нар сложить в подвальном помещении бывшей котельной. Там же, в подвале, по распоряжению немцев была открыта столярная мастерская. Инвалиды сколачивали ящики для посылок, на которые так падки были завоеватели, мастерили рамки для фотографий, деревянные портсигары.
Была у второго блока и еще одна особенность. По инициативе Лопухина и с разрешения медицинского начальства в раздаточной комнате на первом этаже сложили печь для сушки сухарей больным дизентерией. А для того чтобы «поднять дух» выздоравливающим, Лопухин сумел убедить Борбе в необходимости создать небольшой струнный оркестр. Музыкальных инструментов не было, и умельцы из старых кленовых стульев изготовляли примитивные скрипки, балалайки, мандолины. Клей, лак, куски телефонного провода приносил из города Сенин, работавший по найму водопроводчиком. На струны для скрипок годился хирургический шелк и нить из бараньих кишок, применяемая при операциях для внутренних швов — кетгут. На смычки — конский волос. И с той поры из окон блока до слуха охранников, вышагивающих по тропе за колючей проволокой, доносились пиликанье и треньканье на струнах.
К тому же это был инфекционный блок. На дверях виднелась надпись-предупреждение о том, что здесь лежат больные дизентерией, туберкулезом и прочими заразными болезнями. Лагерное начальство сюда не заходило, лишь изредка заглядывал Борбе в сопровождении главврача из военнопленных Чемокова. Да еще наведывался пожилой, туповатый блокфюрер, призванный из резервистов, но и он, унося под мышкой посылочный ящик или какую-нибудь поделку в кармане, смотрел, как говорится, на все сквозь пальцы.
И вот именно здесь, в этом блоке, весной сорок третьего двадцатишестилетний врач Роман Лопухин предложил дерзкий план массового побега. «Шесть попыток бежать через колючую проволоку не увенчались успехом, — доверительно сказал он санитарам, собравшимся у него в комнате на инструктаж. — Сделаем подкоп. Это большое дело отнимет много сил, времени, но поможет нам и товарищам нашим освободиться из фашистского плена».
Гауптман Ноэ был убежден, что после усиления охранных мер больше никто на побег не решится. Последняя попытка бежать из лечебных корпусов была предпринята в феврале сорок третьего…
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.