Пока живы — надо встречаться - [2]
А еще через некоторое время с фронтов начали прибывать транспорты с ранеными и контужеными советскими людьми. В большинстве это были рядовые и младшие командиры, сбросившие свои гимнастерки, чтобы их нельзя было отличить от рядовых.
После того как немецкие танки, вспахав гусеницами земляные укрепления, продвигались на восток, контуженые и раненые оказывались на занятой врагом территории и попадали в плен. Были и такие, кто после бомбежки на дорогах остался лежать, истекая кровью; кто бился насмерть, прикрывая фланги; кто, прорываясь из окружения и выскочив из-под сплошного обстрела, опять оказывался отрезанным от своих. До слез было досадно на собственное бессилие, на то, что не оправдались надежды на подмогу, что тебя, едва державшегося на ногах, торжествующий враг втолкнул в колонну таких же бедолаг и погнал по дороге на закат солнца. А раненых и больных, захваченных в медсанбатах и полевых госпиталях, вместе с медперсоналом гнали к железнодорожной станции, грузили в скотные вагоны и несколько суток без воды и пищи везли в гросслазарет.
Были и такие, кто искал момента, чтобы поднять руки, предавал своих товарищей, перебегал на сторону врага. Те чаще всего, быстро подлаживаясь к новым хозяевам и порядкам, становились полицаями. Наиболее преданным выдавали винтовку, зачисляли в охранную казацкую сотню…
Со стороны второй блок ничем не отличался от соседних шести корпусов — продолговатый трехэтажный корпус с многочисленными окнами и двумя наружными дверями, закрываемыми на ночь полицаями. Окна нижнего этажа затянуты проволокой. И планировка помещений одинаковая, и на каждом этаже две большие казарменные залы, отгороженные друг от друга капитальной стеной, соединялись арочной дверью. В крайних секциях, изолированных от общих палат, — комнаты обслуживающего персонала, умывальники, которые из-за частого отсутствия воды не работали, уборные…
Но были у этого блока и свои особенности. На первом этаже, в больших залах вместо деревянных двухъярусных нар-клоповников стояли одинарные койки. Еще зимой старший врач блока Роман Александрович Лопухин после долгих и настойчивых хлопот сумел убедить штабс-артца доктора Борбе в необходимости такой замены.
— Пленные изнурены поносами. Они не в силах слезть, чтобы идти в уборную. С верхних нар течет. При такой скученности больных невозможно избавиться от опасной инфекции… — четко говорил Лопухин по-немецки.
— Ja, ja, ja[1], — кивал рыжеватый пожилой майор Борбе, прикидывая в уме: «Изменение обстановки на фронте и растущая потребность Германии в рабочей силе вынуждают, но… железные койки?.. Гм, гауптман Планк расценит это как снисходительное обращение с военнопленными».
Только весной, при новом коменданте, незадолго до своего отъезда в рейх, Борбе разрешил заменить нары на койки и, чтобы исключить распространение инфекций, распорядился доски от сломанных нар сложить в подвальном помещении бывшей котельной. Там же, в подвале, по распоряжению немцев была открыта столярная мастерская. Инвалиды сколачивали ящики для посылок, на которые так падки были завоеватели, мастерили рамки для фотографий, деревянные портсигары.
Была у второго блока и еще одна особенность. По инициативе Лопухина и с разрешения медицинского начальства в раздаточной комнате на первом этаже сложили печь для сушки сухарей больным дизентерией. А для того чтобы «поднять дух» выздоравливающим, Лопухин сумел убедить Борбе в необходимости создать небольшой струнный оркестр. Музыкальных инструментов не было, и умельцы из старых кленовых стульев изготовляли примитивные скрипки, балалайки, мандолины. Клей, лак, куски телефонного провода приносил из города Сенин, работавший по найму водопроводчиком. На струны для скрипок годился хирургический шелк и нить из бараньих кишок, применяемая при операциях для внутренних швов — кетгут. На смычки — конский волос. И с той поры из окон блока до слуха охранников, вышагивающих по тропе за колючей проволокой, доносились пиликанье и треньканье на струнах.
К тому же это был инфекционный блок. На дверях виднелась надпись-предупреждение о том, что здесь лежат больные дизентерией, туберкулезом и прочими заразными болезнями. Лагерное начальство сюда не заходило, лишь изредка заглядывал Борбе в сопровождении главврача из военнопленных Чемокова. Да еще наведывался пожилой, туповатый блокфюрер, призванный из резервистов, но и он, унося под мышкой посылочный ящик или какую-нибудь поделку в кармане, смотрел, как говорится, на все сквозь пальцы.
И вот именно здесь, в этом блоке, весной сорок третьего двадцатишестилетний врач Роман Лопухин предложил дерзкий план массового побега. «Шесть попыток бежать через колючую проволоку не увенчались успехом, — доверительно сказал он санитарам, собравшимся у него в комнате на инструктаж. — Сделаем подкоп. Это большое дело отнимет много сил, времени, но поможет нам и товарищам нашим освободиться из фашистского плена».
Гауптман Ноэ был убежден, что после усиления охранных мер больше никто на побег не решится. Последняя попытка бежать из лечебных корпусов была предпринята в феврале сорок третьего…
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга о человеке, который оказался сильнее обстоятельств. Ни публичная ссора с президентом Путиным, ни последовавшие репрессии – массовые аресты сотрудников его компании, отъем бизнеса, сперва восьмилетний, а потом и 14-летний срок, – ничто не сломило Михаила Ходорковского. Хотел он этого или нет, но для многих в стране и в мире экс-глава ЮКОСа стал символом стойкости и мужества.Что за человек Ходорковский? Как изменила его тюрьма? Как ему удается не делать вещей, за которые потом будет стыдно смотреть в глаза детям? Автор книги, журналистка, несколько лет занимающаяся «делом ЮКОСа», а также освещавшая ход судебного процесса по делу Ходорковского, предлагает ответы, основанные на эксклюзивном фактическом материале.Для широкого круга читателей.Сведения, изложенные в книге, могут быть художественной реконструкцией или мнением автора.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.