Пока живы — надо встречаться - [21]
После трехнедельного пребывания в больнице он уже пытался волочить непослушную ногу; держась за гнутую спинку кровати, подбирался к окну и видел закованные в лед старые липы в больничном дворе. И нигде не было колючей проволоки, один лишь немецкий солдат, закутавшись в толстую шаль, с карабином прохаживался по больничному двору.
Однажды, выбравшись в коридор, он обрадовался, увидев знакомых санитаров, бывших летчиков. В отличие от него эти парни крепко стояли на ногах. Подойдя к ним, Лопухин поинтересовался, как они себя чувствуют. Они вроде замешкались, смущенно переглянулись и, бормоча что-то невнятное, стали смотреть в окно, туда, где был лес. Ему хотелось по-свойски сказать им: «Да ведь и я думаю о побеге, только нога еще плохо слушается».
Вскоре в палату наведался главврач больницы Федор Михайлович Михайлов, коренастый, средних лет мужчина с густой черной шевелюрой. Под его внимательным ироническим взглядом Лопухину стало как-то не по себе. Но вдруг главврач заговорил с ним, как с давнишним приятелем:
— Да, брат, война… Но ведь и лечить людей надо. Верно, никогда не предполагал опять работать в той же больнице, где когда-то начинал врачевать.
Михайлов интересовался самочувствием, и Лопухин, глядя на него, неожиданно вспомнил, что Софиев рекомендовал при случае обратиться к местному врачу Федору Михайловичу. «Он вам поможет…»
Как бы между прочим Михайлов коснулся зимней наступательной операции, которая, видимо, была задумана как продолжение общего наступления против немцев, начатого еще в декабре под Москвой.
— И если так будет продолжаться! А? — Сверкнул глазами Федор Михайлович и потряс кулаком.
Как ни взволнован был Роман радостным известием, но плен приучил его к осторожности, к молчанию. И хотя по выражению глаз и невольному энергичному жесту он понял, что этот человек большой души, завидной воли и самостоятельности — наш, советский, однако поручиться за соседей по палате он не мог.
А через два дня Лопухин, не встретив больше летчиков, спросил о них Захарова.
Поерошив рыжеватые волосы, Костя заговорил уклончиво:
— Когда я учился… профессор у нас был… так у него на каждой стене в кабинете было написано: «Думай, думай, думай…»
— А наш профессор любил повторять: будьте любознательны и всему удивляйтесь. Все должно быть интересно для вас…
— Летальный исход, — буркнул Захаров и отошел.
Все выяснилось незадолго до выписки из больницы. К Лопухину подошла медсестра и сказала, чтобы он поднялся в кабинет к главврачу.
Михайлов расхаживал по комнате, когда Лопухин вошел. Увидев Лопухина, он остановился и, как будто продолжая прерванный разговор, сказал:
— Много слышал о вас, а познакомиться вот когда пришлось.
Потом Михайлов стал интересоваться лечебным блоком, где Лопухин работал. Его интересовало все: врачи, контингент раненых, есть ли среди них кадровые командиры, можно ли помешать угону в Германию относительно здоровых людей, с тем чтобы потом наиболее надежных переправить в лес.
— Вот на чем вы должны сосредоточить усилия, — закончил он разговор.
— А я надеялся… — сказал Лопухин, провел пальцами по столу и поглядел на окно.
— Да, я мог бы вас переправить хоть сегодня к нашим людям… Но в лагере нуждаются в вашей помощи. Больше ее неоткуда ждать. А нам прежде всего нужны бойцы, умеющие хорошо стрелять, подрывать мосты, пускать поезда под откос… — Михайлов смолк, услышав предупредительный стук в дверь.
Помолчали, поглядывая друг на друга, прислушались к шаркающим по лестнице шагам, а когда они смолкли, Федор Михайлович продолжал говорить о том, как важно иметь своих людей в этом проклятом лагере.
Лопухин внимательно слушал, боясь пропустить нечто важное из того, что говорил ему старший по возрасту и жизненному опыту врач. Все сводилось к тому, чтобы кадровых военных, людей надежных, проверенных, под видом заболевших сыпняком переправлять сюда, в инфекционное отделение больницы. Их поместят в отдельную палату. Здесь будет актироваться их «смерть», и акт об этом будет отправляться в лагерную канцелярию. Лопухин и сам знал, что, отправляя очередную партию заболевших сыпным тифом, немецкие врачи нисколько не тревожатся за их дальнейшую судьбу, полагая, что далее все совершается по принципу естественного отбора.
Именно тогда, после откровенного разговора, понял Лопухин, что Федор Михайлов — бывший балтийский моряк, участник революции — работает здесь по заданию из Центра. И заведующий инфекционным отделением Костя Захаров… А теперь и он будет делать все, чтобы вызволить из неволи советских людей.
От Михайлова он узнал, что штабной врач гросслазарета Борбе не раз бывал здесь, в больнице, и оперировал вместе с Чемоковым. Пожилой немец похвалялся тогда знанием русских обычаев, с которыми он познакомился в первую мировую войну, в русском плену.
— Хитер, расчетлив эскулап, — говорил Михайлов. — Пытался меня убедить, что лечебные мероприятия допустимы, если они не связаны с лишними расходами. А вот… — Михайлов вопросительно посмотрел на Лопухина, — ваш главный врач из военнопленных Чемоков показался мне человеком обреченным, не видящим выхода из своего запутанного положения. Что вы можете сказать о нем?
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.