Пока живы — надо встречаться - [19]

Шрифт
Интервал

Однажды подошел к нему санитар Алешка Чистяков, коренастый парень, и сказал, что его хочет видеть Лопухин. В комнату, на дверях которой висела табличка «Начальник блока», он вошел осторожно, знал, что на эту должность немцы нелояльных не назначают. Лопухин усадил его на табурет, стал расспрашивать о здоровье. Голос, глаза, застенчивая улыбка, интерес, с каким он слушал, — все внушало доверие. И все-таки, когда Лопухин неожиданно спросил: «Хочешь выбраться из плена?» — Петрунин потупился: «Не провокация ли?» Но, поглядев в глаза Лопухину, в тот же момент отмел все сомнения:

— В рабстве жить не хочу.

Лопухин с улыбкой пожал ему руку. Это был их первый разговор. И только потом, когда Николай окончательно поправился, Лопухин назначил его санитаром в шестую палату, где под видом тяжелобольных и под чужими фамилиями скрывались те, кого разыскивало лагерное гестапо. А через три дня Лопухин назначил его чердачным наблюдателем. Привычным взглядом летчика Петрунин отмечал все, что заслуживало внимания. Однажды гитлеровцы и городские полицаи пригнали к водонапорной башне мирных жителей. Кричали женщины и дети. Страшно было смотреть, как беззащитных людей уводили в песчаный ров и расстреливали. И содрогнулось сердце Петрунина, когда у одной женщины выхватили из рук малое дитя и бросили в ров. Обезумевшая от горя мать рвала на себе волосы и что-то кричала, пока офицер не выстрелил ей в затылок.

Много горя видел Николай и раньше, но на этот раз…

— Не могу больше, — сказал он Лопухину. — Дайте какое-нибудь дело, или убегу.

— Ну что ж, можно и поработать, — ответил Лопухин.

Когда Петрунин впервые спустился в подвал, под фундаментом корпуса уже была вырыта широкая яма. Отсюда и начинался подкоп.

И так случилось, что привыкший к полетам и головокружительным боевым схваткам Петрунин, оказавшись в теснине подкопа, почувствовал, что в нем угасает вера в возможность побега. Уж очень по-черепашьи, медленно они продвигались вперед. И хотя по-прежнему, стиснув зубы, работал он до полного изнеможения, мысленно видя перед собой ту несчастную мать, у которой вырвали ребенка, и рослого офицера-гестаповца, но едва наполнял вещмешок землей до половины, как уже задыхался.

В забое по-прежнему был песок и гравий. Каждая горсть доставалась по́том и кровью. Во время обвала засыпанный землей, Николай не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. В груди пекло, будто насыпали за пазуху горячих углей. Такого ощущения безысходности у Петрунина не было даже тогда, когда он выбросился из горящего самолета с парашютом, а немецкий летчик пытался расстрелять его в воздухе. Из забоя Петрунина вытащили в бессознательном состоянии. Пришел в себя он только в раздаточной. Горлом хлынула кровь.

Через три недели благодаря врачам стал постепенно поправляться, но было ясно, что в туннель он больше пойти не сможет. В санитарской слушал, как Гриша Бухляев шутливо рассказывал про себя, что и он, дескать, имеет некоторое отношение к авиации, так как до войны работал на Воронежском авиазаводе клепальщиком, а сам мысленно рассчитывал, стоит ли ему отлеживаться здесь или, пока еще начало лета, перейти в рабочий лагерь, а там при первой же возможности… И, как говорится, ищи ветра в поле!

Когда к его койке подошел Лопухин, который, по словам Гриши, «воодушевляет его на добрые дела», Петрунин попросил отправить его в рабочий лагерь.

— Побудь еще, отлежись, — советовал Лопухин.

— Действовать надо. Из лагеря быстрее уйду.

Лопухин не одобрял его нетерпения.

— Спешить надо медленно, говорили римляне. Придет время, и мы уйдем отсюда. Но раз невтерпеж — иди…

Оказавшись в блоках рабочего лагеря, Петрунин узнал, что пойти на работу — редкая удача, что все, идущие в город на работы, связаны круговой порукой. Стоило сбежать одному — все остальные уже не пользовались доверием и лишались возможности выходить на разборку домов, на железную дорогу, на склад лесозавода, где хоть урывками, но могли общаться с гражданскими лицами.

Узнал Петрунин в лагере про недавний побег, организованный Этери — двадцатилетней смуглянкой из Тбилиси. Ночью, под проливным дождем она и несколько парней, бывших танкистов, разрезали самодельными ножницами ряды колючей проволоки. Утром немцы обнаружили ее головной платок, зацепившийся за колючую проволоку. Когда Петрунин узнал об этом, он места себе не находил. Девушка на такой шаг решилась! И он стал подбирать себе единомышленников. В коридоре, в уборной или прогуливаясь по двору — все время обсуждал с ними план побега. Договорились с вольнонаемным электриком, просили принести щипцы-кусачки. Тот дал согласие, но кто-то заявил в гестапо о его антифашистских настроениях, и электрик исчез.

И вот через три месяца пребывания в рабочем лагере Николая с группой рабочих впервые вывели на рытье траншей.

…Копать с каждым часом становилось тяжелее. Вспомнилось Петрунину, как незадолго до перехода в лагерь он встретился с Лопухиным во дворе и, взглядом показав на землю, поинтересовался, как там идут дела. Роман ответил, что теперь ему об этом знать не нужно. Вежливо сказал, но в голосе и во взгляде проскользнул холодок. От того разговора остался неприятный осадок.


Еще от автора Юрий Федорович Соколов
Русские землепроходцы и мореходы

Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.


Воскресшая из пепла. Россия. Век XVII

Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.


Войны с Японией

Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.